от прошлогодней женщины оказался плох. Сырники холодные и жесткие, без сомнения, сделаны из вчерашних, внутри невкусные крупные комки подкисшего творога, консистенция неровная, вид бугристый, крошится при нажатии вилкой. Корочка отсутствует, вместо нее пропитанный прогорклым маслом желтоватый резиновый припек. Варенье, впрочем, оказалось еще хуже сырников, словно из другой бочки, хотя, может, так оно и было, прошлогодняя женщина, прошлогоднее варенье.
Звонок. Луценко. Посмотрим, что скажет.
Я ответил.
Тишина. Шипение на другом конце.
– Миша, ты?
Луценко отключился.
И сразу снова звонок.
Я сбросил.
Больше Луценко не звонил.
Прилетел молодой воробей, я назвал его Хохо и накормил сырником.
А ведь вполне мог быть Луценко, думал я, изучая одинокого воробья. Луценко и зожник Треуглов договорились. Надавить на меня, выжать деньги, потом поделить… Тогда зачем присылать кепку?
Звонок. Луценко.
– Витя, привет.
– Привет, – сказал я. – Что там у тебя?
– Ничего, все в порядке.
– Как выходные?
– Отлично. Отдыхаю.
– А что звонишь?
– Ладно, Витя, мне бежать пора, – сказал Луценко и отключился.
Что-то в тоне Луценко было не то, постороннее, раньше я такого не слышал, ну или внимания не обращал. И вообще, подозрителен был Луценко в последние дни… Сам напросился. Я быстро поднялся в номер, оделся, вызвал такси. Кепку поднял с пола, вернул на подоконник.
Подобрал пояс подвоха. Вынул груз, пропустил в отверстие ремешок, сделал петлю для запястья. Получился кистенек. Так, на всякий драматический случай. В городской квартире на такой случай имелся шокер и баллончик, но я посчитал, что обойдусь подручными средствами. Пришла пора поговорить с Луценко.
Луценко жил в новостройке у Толстого мыса, в двухкомнатной квартире на пятом этаже. В домофон звонить я не стал, дождался велосипедиста, вошел после него, поднялся пешком – люблю новые дома и лестницы в них, здесь пахнет краской и штукатуркой, чистотой.
Дверь Луценко справа, позвонил. Прятаться не стал, глядел в глазок. У Луценко электронный, удобная вещь, позвонил еще.
– Витя?
Не сомневался, никуда бежать ему было не надо.
– Открывай, дело есть.
– Какое? – не спешил Луценко.
– А ты не знаешь?
Луценко всхлипнул.
– Ты один?
Я оглянулся. Никого.
– Один. Открывай давай.
Дверь открылась, я вошел.
В холле квартиры Луценко пахло водкой и горелым пластиком. Луценко стоял у стены, держа у груди перемотанную руку, сквозь бинт проступала кровь. На лице синяки, глаза заплыли. Едва я вошел, Луценко кинулся к двери, захлопнул и посмотрел в глазок.
– Что случилось?
– Приходили…
Луценко отодвинулся от двери.
– Кто приходил?
Хотя я догадывался кто.
– Давай не