чем-то вроде объекта религиозного поклонения: он педантично заводил сей механизм и сверялся с его бесстрастным циферблатом при всякой необходимости. Но в тот вечер произошло недоразумение: стрелки часов показывали половину девятого, хотя на самом деле было семь тридцать, и в результате столь вопиющего несоответствия Мур явился на вокзал «Юнион депо» ровно за час до прибытия своей сестры Коррин; та, прожив четверть века в Нью-Йорке, оглянулась по сторонам, совладала с сильнейшим приступом тошноты и решила, что пора бы проведать брата.
Не склонный к импульсивным поступкам, Мур сверил свой хронометр с циферблатом на башне вокзала, с парочкой других часов и, наконец, дабы поставить точку во внутреннем споре, уточнил время у носильщика. Половина восьмого, ровно час до прибытия поезда. Мур обвел глазами надраенный до зеркального блеска вокзал, после чего поспешил в сторону бара – но, бросив единственный взгляд за стеклянную дверь, передумал, поскольку у стойки было не протолкнуться, а Мур, как человек цивилизованный и культурный, предпочитал совершать возлияния в относительном комфорте.
Поэтому он вышел на тротуар и осмотрелся. Напротив был участок, пустовавший уже много лет из-за драконовских налогов, людоедской арендной платы и всеобщей экономической депрессии. Теперь же, к удивлению Мура, на пустыре возвели новое здание.
В нашем неугомонном мире новинки имеют склонность возникать с головокружительной скоростью, подумал Мур, не представляя, насколько он близок к истине, и направился к высокой куполообразной конструкции, напоминавшей здание ресторана «Браун дерби» – то есть бетонную шляпу-котелок, только без полей и окон. Из-за пендельтюра валили клубы дыма и доносился оживленный шум. Мур прошествовал внутрь и сразу согнулся в приступе кашля.
Здесь было так накурено, что поначалу Мур ничего не разглядел: огромное помещение заполнял едкий серый дым ароматизированного табака. Постепенно сквозь пелену стали проступать очертания предметов.
Диванов в заведении не имелось. Расставленные в произвольном порядке столики таяли в табачной дымке. За столиками сидели люди. Ближе всех к Муру отдыхал пожилой лысый толстяк с таким изобилием сверкающих перстней, что за ними не было видно пальцев. Он курил наргиле: мерно затягивался, после чего выдыхал невообразимые, по мнению Мура, клубы дыма. Невообразимым был и его наряд: козья шкура, которая прикрывала лишь то, что негоже демонстрировать публике, и лавровый венок на безволосой голове. По всей видимости, маскарадный костюм или атрибуты рекламы.
Пожилой толстяк громко икнул, осушил оловянную кружку, беспечно помахал Бертраму и произнес что-то на языке, которого Мур не знал, после чего выразительно ткнул пальцем в сторону соседнего столика.
Мур приблизился, сел и увидел, что почти все остальные места оккупированы разношерстной публикой. Рассмотреть что-либо сквозь дымовую завесу оказалось непросто, но Мур пришел к выводу, что все в зале одеты побогаче лысого старика и тем не менее в равной мере странно. Повсюду виднелись шляпы с высокой тульей,