средоточии зла? Грязным еврейским иммигрантом, ухитрившимся всадить нож в спину приютившей его родине? Такое преступление не имело ни срока давности, ни смягчающих вину обстоятельств. Вряд ли имело значение, что во время войны он гастролировал по свету. Это алиби ничем не могло помочь ему, хотя бы потому, что по определению Мессинг был коварным предателем, сионским кровопийцей и потомком Иуды Искариота. Единственная надежда была связана с Ханни, а также с тончайшей соломинкой – полицейский назвал его «профессором». В Германии это звание много стоило. Добавком можно было считать добротную одежду, особенно шляпу, не позволявшую без предупреждения выстрелить в ухо.
Мессинга первым вызвали на допрос.
Офицер успокоился и держался с некоторой предупредительностью. Он сообщил, что в условиях чрезвычайного положения, введенного в области Мансфельд в марте этого года, он вынужден задержать Вольфа, ибо он оказался причастным к государственному преступлению – перевозке оружия. Снабжение оружием террористов, покушающихся на конституционные основы республики, это, знаете ли… Возможно, он замешан косвенно, может, его использовали втемную, но это не меняет дела.
Затем начальник объявил, что в отношении Мессинга будут соблюдены все нормы демократической процедуры, ведь он демократ. Точнее, социал-демократ.
– Разрешите представиться, старший секретарь полиции Штольц, – он прищелкнул каблуками.
Дело, заявил господин Штольц, представляется не таким простым, каким оно может показаться на первый взгляд. Здесь налицо заговор, направленный на подрыв устоев республики, в связи с чем он вынужден пойти на особые меры.
Хмель испарялся, прояснилась запредельная даль, и Мессинг нутром ощутил страх, который изводил задержавшего их законника и социал-демократа. Более всего этот приверженец соблюдения юридических процедур боялся разгула страстей, которые могли вновь опрокинуть порядок в провинциальном Эйслебене.
В этом предчувствии таилась неразрешимая загадка, ведь более несовместимых понятий, чем «разгул» и «Эйслебен», трудно было отыскать. Этот нонсенс произвел на Вольфа отрезвляющее действие. На вопрос, что он мог показать насчет оружия, Мессинг заявил, что знать не знает ни о каком оружии. У него контракт, затем потребовал, чтобы с ним и со всеми артистами обращались достойно.
Начальник полиции прищелкнул каблуками и пообещал, что дознание будет произведено аккуратно и в кратчайшие сроки.
– Какое дознание?! – воскликнул Мессинг.
Только этого не хватало. В этом случае его карьере в Винтергартене, а может, и во всей Германии сразу пришел бы конец.
Мессинга поддержал голос от двери:
– Господин Штольц, не надо никакого расследования!
Он обернулся – в кабинет по-хозяйски вошел Вилли Вайскруфт.
– Ни о каком расследовании и речи быть не может, – подтвердил он. – Господин профессор никоим образом не причастен к шайке красных головорезов, пытавшихся использовать его известность для осуществления