с Володей. Он был лет на пятнадцать старше ее, но что-то детское было в его чертах, в его поступках, во всем отношении к жизни. И как ни странно, это Анжеле нравилось. Он был дальнобойщик. Во время его побывок они встречались каждый день, потом сняли квартиру, но дальше туманных планов дело у них не шло. Володя постоянно ее ревновал – отчитывал по пустякам, обижался, с грохотом хлопал дверью и уходил к бывшей жене, но Анжела терпела, потому что любила его, а когда узнала, что беременна, не сразу ему в этом призналась. Он был на седьмом небе. Но вскоре стал каким-то задумчивым, а потом исчез навсегда. Беременность проходила тяжело – как назло лето выдалось жарким. В одиночку она не тянула аренду квартиры, вернулась к родителям в поселок, где ей стало особенно грустно – она плакала каждую ночь. У нее немели руки и ноги, тянуло живот. В одну из ночей вызвали «скорую», и Анжелу увезли в больницу. В палате их лежало семь женщин, под окном ремонтировали улицу – летела пыль, грохотали генераторы и отбойные молотки. Хотя Анжела предупредила врачей, что у нее аллергия на пенициллин, первым же вечером ей дали «на пробу» четвертинку таблетки. Тотчас же у нее распухло горло, стало трудно дышать. «Глубже дыши, глубже дыши!» – кудахтали медсестры, а она задыхалась. Зачем-то просили ее несколько раз присесть, что-то кололи, кому-то звонили, – минуты бежали, у Анжелы белые круги расходились перед глазами. «Дур-ры!» – услышала она уже в полузабытьи: в палату вбежал бородатый доктор и чуть ли не с налету уколол ей в вену лекарство. «Я не хочу жить», – сказала она, когда приступ прошел. Но доктор улыбался – в глазах его стояла веселая, светлая ирония, какая бывает у сильных духом людей. Он наклонил над ней свой высокий, похожий на поварской, колпак и громко сказал: «А придется! – и кивнул, указывая не то на ее живот, не то еще куда-то: – Он хочет». – «Он хочет», – прошептала Анжела и заплакала.
Глава вторая
Старинная французская песенка
С мая за кольцевой горели торфяники, и весь город был затянут густой дымкой, навевавшей особенный душевный уют, какой бывает в хорошей компании у костра. Мне было пятнадцать лет, но казалось, что я уже много пережил, много выстрадал, и уже тогда я не строил иллюзий насчет легкого счастья, и все же… Родители мои жили на даче, а я готовился к школьным экзаменам: до вечера сидел за учебниками и только в сумерках вылезал из своей норы – слушал птиц, нюхал цветы, ходил в гости, засиживался там до рассвета, чувствуя в этой новой для меня, «выпускной» жизни что-то взрослое, затеянное всерьез. Я точно знал, что найду свое счастье не среди школьных подруг (в кого хотел, давно перевлюблялся), и с трепетом засматривался на симпатичных незнакомок, которых особенно много попадалось мне на глаза тем летом. Вот только с чем, с какими словами к ним подойти? Я не выглядел мальчиком, умел хорошо говорить и правильно улыбаться, но, конечно, ясно было, что я не конкурент двадцати-, тридцати- или даже сорокалетним ухажерам. А ведь на каждом шагу – на балконах, в подъездах,