барьер не брал! А теперь, правда, из-под кровати не вытащишь. Как его учить? Может, опять напугать?
– Страхом, Петр, только заик лечат. Испортишь…
Остальное мне было не интересно. Я выехал, чтобы не мешать их воркованию. В коридоре потрепался с Катькой по домашнему телефону (сестрица предупредила, что ее «для этой крысы – нет!»). Неутомимая от счастья Кэтрин тут же завалила меня какими-то хозяйственными проблемами, «а бобо Худай – на своей идиотской службе!», в доме – завал, мужских рук не хватает… ей вызвали парикмахера… смотрел ли я затмение луны… какие у них чудные обои… чего Машка дуется, она – не права, ей, Катьке, такое предложили, что все прямо охнут!..
А в Машкиной комнате была особая красота жизни: здесь было ТИХО.
Одно окно, всегда зашторенное. Плакаты (все – с психологическими изречениями и графиками «изучения личности»), три светильника – два в постоянном режиме: для освещения целой грядки горшков с целебными растениями: (идея Гренадера, помешанной на здоровом образе жизни). Стол, конечно: блокнотики, комп, бесплатные флаера. Узкая девичья кровать с неизменной мягкой игрушкой… Что на этот раз? Ага, пингвинчик.
Здесь я открыл клапан карманчика. Кузнечик выскочил сразу – и давай обшаривать стол. И ведь нашел, что искал: тень между двумя стопками журналов. Я услышал его голос, как бы царапающий ушную перегородку.
«Есть хочу…Ты слышишь, человек? Гонша хочет есть.»
– Какой еще Гонша… Еще Гонша будет?
«Это – мое лужайное имя. Вот у тебя домовое – царь Данька. А у меня – Гонша. Бабушка так назвала.»
– А почему – «лужайное»?
«Потому что «гонша» – это луговая собачка. Подвижный я очень…Личинок давай, тлю собери; ну там – мушек на десерт…»
– Слушай, нахал: ты совсем бакен-бок?
«А что такое: бакен-бок?»
– Это когда башка на бок…С приветом, в общем.
«Понял… Не беспокойся: никто бы не послал сюда необразованную букашку. Вот тебе твой привет: Еды и тени под каждым листом. Тащи личинки…»
– Да перестань ты пищать. Не девчонка!
Он, по-моему, обиделся. Он сказал, что их имажки – вообще не стрекочут. Что это – сугубо «мужское дело». И вообще: я еще не слышал сверчка в брачный период; так что разговаривать со мной – не о чем.
Но тут я его срезал:
– То же мне – сверчок! Если бы у тебя была старшая сестра…
На что мне заметили, что «ни старших, ни младших сестер» в их лужайном царстве нет; все потомство – одного возраста, с раздельным воспитанием. И вообще: где личинки?
– Достался мне голодный бомж, – психанул я, уже подбираясь к заветным грядкам.
Но мне тут же как по мозгам ударили:
«Имей уважение к старшему брату… Мой род древнее твоего на четыреста миллионов лет!»
– Ага, – поддержал я его:» И все личинками питаетесь?..»
Но он уже прытко ковылял в сторону выбранного горшочка…А потом я почти услышал, с каким наслаждением он вгрызается во что-то