вдоль Аграмских гор.
Взял, и не слишком жалел потом, хотя, конечно, за время поездки не раз приходилось ругать себя последними словами. А младший, увидев город и мосты, первым делом брякнул: «Мираж». И, потаращившись на стены и шпили, предложил: «Давай брод туда поищем».
Артур тогда смеялся, припоминая младшему всех его «дураков» и «рыцарей» и прочие добрые слова, каких у Альберта для старшего братца всегда водилось в изобилии. В понимании братишки «рыцарь» и «дурак» были… синонимами.
Артур хмыкнул. Стоило учиться здешней грамоте, чтобы в голове совершенно не ко времени, хотя и к месту, всплывали слова на языках неведомых в Долине. Чтоб им, чудикам, которые книжки пишут, икнулось на том свете!
«Это что-то феноменальное, – бурчал, помнится, профессор Фортуна, Альбертов наставник, краем уха слушая, как его воспитанник учит читать громилу-рыцаря, – мозгов нет, зато память эйдетическая».
Альберт обижался, и яростно уверял профессора, что мозги у Артура есть, просто, он ими не пользуется.
Артуру было все равно. На память он действительно не жаловался, но ничего особенного в этом не находил. В горах, в условиях непрерывной войны, выручали зачастую лишь память и наблюдательность. Читать на языке Долины отец Лучан, настоятель Северного монастыря, не научил – сам не умел, зато способность видеть и запоминать вколотил намертво. В буквальном смысле слова вколотил – скор был на расправу. Чуть что не так – хрясь палкой по хребту. Не захочешь – выучишься.
К вопросу о феноменальности… Слово всплыло в памяти и потянуло за собой новую цепочку мыслей. С точки зрения того же профессора, Долина – нечто совершенно необъяснимое. Взять хотя бы воду. Большая река, если судить по остаткам русла – очень большая, просто огромная – пересохла после Дня Гнева. Остались озера, да горные речки, которых с трудом хватает на то, чтобы питать водой поля и сады. А леса, тем не менее, чувствуют себя замечательно. И в их глубине, это знают все, бьет множество родников. В лесах влажно. В лесах бывают туманы, совсем не такие как дома, в горах, но туман, он и есть туман – водяная взвесь. Она тает под солнцем. Поднимается вверх. И по уму-то должна проливаться дождями.
А дождей нет.
Или, правильнее будет сказать, что дожди идут не там, где должны бы, а там, где нужно людям.
И что непонятно профессору? Полям без воды никак. Садам тоже. Огороды крестьянские, хоть и махонькие, а тоже дождика хотят. Вот и проливаются дожди над полями, садами и огородами. Монахи молятся, а Господь милостиво подправляет небесную механику.
Фортуна говорил о климате. Об отсутствии такового. О том, что в Долине не меняются сезоны, и лето можно отличить от зимы только по календарю. Артур не видел в этом ничего особенного – в местности, накрытой стеклянным колпаком глупо надеяться на перемену погоды. Вот в горах, где он жил, пока не приехал в Долину, все было, как положено: жаркое лето, дождливая