Найтмерлэнд. Евгений Иванцов

Иначе Корнэр поглотит тебя. Быстрее!

      Мы начали спуск.

      – Ты не должен мешкать! О боже, почему ты медленнее черепахи?!

      – Иду я, иду! – выкрикнул я.

      Спускаться было тяжело. Ступени были высокими, постоянно приходилось сильно сгибать колени. Но всё это вздор по сравнению с тем, что со мной могло бы быть, попадись я в руки Корнэра.

      Я посмотрел наверх и увидел лишь гаснущее солнце. Вокруг была тьма. А ещё я слышал рёв Корнэра, а потом его смех. Наверное, он не стал расстраиваться, что упустил меня в очередной раз, ведь этот монстр прекрасно знал, что мы встретимся снова. Я тоже это знал. Но пока это не случилось, у меня вновь появился слабый огонь надежды.

      Внизу было тихо. Я не знал, где я нахожусь, тяжело было осознать происходящее.

      – Где я?

      Мальчик промолчал. Он медленно пошёл и исчез во тьме. Спустя три секунды загорелся свет. Мы находились в доме.

      Здесь было очень уютно, и прежде чем начать расспросы, я решил оглядеться и осмотреть это чудесное место. Это был с виду обычный, однокомнатный дом, но всё здесь было так… светло и прекрасно. Свет, исходящий от камина, грел теплом и уютом. На полу был очень мягкий ковёр, вокруг была различная мебель: широкий стол, два мягких стула с высокими спинками и вместительное кресло. На стенах висели живописные картины, на подставках стояли комнатные растения: кактусы, фиалки и многие другие. Всё это создавало некую гармонию спокойствия. Я осторожно подошёл к окну и обеспокоенно посмотрел через чистое стекло. За окном был всё тот же тёмный мир, только Корнэра и его подопечных рядом не было. По крайней мере, я на это надеялся. Из-за того, что в доме было светло, я не мог разглядеть, что именно находилось по ту сторону двери, но я отчётливо видел гаснущее солнце.

      Я обернулся и увидел, что мальчик протягивает мне кружку, из которой тонкой струйкой идёт пар. Это был горячий шоколад.

      Наконец-то я мог разглядеть лицо своего маленького спасителя. Оно было смугловатым, на носу было несколько веснушек, а глаза выражали саму детскую невинность. Они были огромными и голубыми, как умирающее солнце, но я видел в них боль. Мальчик был худощав. На вид ему можно было дать восемь-девять лет.