насекомые организованным караваном таскали яйца личинок и соломинки в свои жилища. Толпа муравьев несла даже огромную полураздавленную пчелу. Пчела была еще жива и отчаянно сопротивлялась. Но это не помогало. Муравьи деловито тащили ее в свое жилище, не спрашивая на то желания. Страдания пчелы и страшный ее конец – быть съеденной заживо толпой настырных насекомых – прервала огненная лава, которая лилась откуда-то с неба. Возможно, муравьи подумали, что это их муравьиный бог, прогневавшись за что-то, наслал на них небесный огонь, убивший и пчелу, и тех, кто хотел ее съесть, превратив в пластиковое плато муравьиную тропу. Конечно, несчастным было невдомек, что причина их страшной, но быстрой смерти – всего лишь в сахарных трубочках и разноцветном драже. Порой невозможно понять, почему в жизни случаются те или иные вещи.
Но тут прямо надо мной прогремел гром. Оглушил. Я посмотрел в почерневшее небо, на согнутый ветром тополь, и мне показалось, что сам я превратился в муравья.
– Миша-а-а-а! – зовет меня бабушка Миля, стоя на крыльце. Ее голос тонет в раскатах грома. – Миша-а-а-а! Гроза идет, быстро в дом!..
– Миха! Миха! – я медленно открываю глаза и первое, что вижу – фотографию мулатки с грудями, похожими на дыни сорта «Торпеда». Мулатка похотливо улыбается мне с бетонной стены, но я не могу сосредоточиться на ее сиськах – все трясется. Наконец соображаю, что трясусь я сам, точнее, это Гусь трясет меня за плечо, пытаясь разбудить:
– Вставай быстрее, «духи» на блокпост напали!
Недалеко ухнуло, потом сразу еще раз. Бетонные блоки-стены подпрыгнули, и с потолка просыпалось немного песка. Шлюхи на постерах мерзко выгнулись, тряхнули сиськами и снова замерли в развратных позах. Началось, сука!
Блокпост теперь напоминает муравейник, который кто-то пытается разорить.
– Живее, суки! Всем разобрать патроны и гранаты! – орет откуда-то из дальнего угла майор.
Я не вижу его, но точно знаю, что это он, хотя и голос какой-то другой. Вспоминаю, что накануне пили с ним водку часов до двух ночи, говорили про Москву, женщин и мирную жизнь. Зовут его Саша. Кажется, он из Марьина. Смотрю на часы – половина четвертого ночи. Выходит, спал всего полтора часа. Хмель слетает мгновенно, под ложечкой начинает мерзко сосать. Ненавижу это состояние, которое уже не раз испытывал в «горячих» командировках. Каждый раз возвращается этот мерзкий животный страх, доставшийся от моих первобытных предков. Страх, за который себя ненавижу и к которому никак не могу привыкнуть. Страх за собственную шкуру. Инстинкт самосохранения.
– Гусь, камера! – ору Пашке, пытаясь подавить внутреннюю панику. Но это лишнее. Гусь профессионал и сам знает, что делать. Вместо большого «Бетакама» они с Иваном готовят к съемке маленькую цифровую «Соньку», которая может снимать даже в темноте в инфракрасном режиме. Военные сейчас делают свою работу. А мы обязаны делать свою. Через маленькую амбразуру дота расстреливает ночь из крупнокалиберного пулемета какой-то парень. Широко расставленные ноги в коротких