вопросительно смотрю на нее.
– Речь не о еде, – говорит она. – Мне нужна информация.
Я вопросительно приподнимаю бровь.
– Я задам тебе вопрос. Когда ты на него ответишь, получишь немножко моей картошки, – говорит она.
Я смеюсь:
– Поиграем в «Двадцать вопросов»?
– Не совсем, – качает головой она, – просто хочу кое-что выяснить.
Я смотрю на кучу картошки у нее на тарелке.
– Задавай свои вопросы. Я все еще голоден.
Она прикусывает губу, ее глаза бегают из стороны в сторону – очевидно, она обдумывает, что хочет узнать обо мне в первую очередь.
– Ладно. Когда ты начал играть в футбол?
Никто раньше не задавал мне этот вопрос. Даже мой тренер. Я помню тот день с почти болезненной ясностью.
– Когда мне было пять лет, мой отец уехал в другой город на какую-то конференцию для судей, – начинаю рассказывать я. – Когда мой отец уезжал, у нас дома как будто наступало Рождество. Мы с мамой делали то, чего отец обычно не разрешал. Он всегда считал, что дети должны заслужить то, что получают. А его, скажем так, не впечатляли мои бунтарские замашки.
Я закатываю глаза, вспоминая, как мой отец пытался контролировать неугомонного пятилетку.
– Мама привела меня в магазин спортивных товаров и сказала, что я могу выбрать все, что пожелаю. Помню, как ходил по магазину и смотрел на разные бейсбольные биты и футбольные шлемы. И тут я увидел одного мальчика с отцом. Они чеканили большой черно-белый мяч, перекидывая его друг другу коленями, улыбались и смеялись. Они выглядели такими счастливыми. Я хотел вот это. Я хотел то, что было у них. И мой пятилетний мозг решил, что ключом к этому был футбольный мяч.
Я смотрю на Бэйлор и ловлю на себе ее грустный взгляд. Она уже знает, как хреново мой отец ко мне относится, так что вряд ли это ее сильно удивило.
– Никогда не забуду, какое грустное лицо было в тот день у мамы. Я тогда не догадался, что она все поняла. Она поняла, почему я выбрал мяч, и еще она знала, что у меня никогда не будет того, что было у того мальчика в магазине. На следующий день мама отвела меня на мою первую игру в футбол.
Я смеюсь.
– По иронии судьбы, она была в Бэйлорском университете, – с улыбкой говорю я. – Вот тогда-то я и начал играть. После того дня надо было очень постараться, чтобы застать меня без футбольного мяча.
Лицо Бэйлор выражает сочувствие, она придвигает всю тарелку с картошкой фри поближе ко мне. Я беру несколько штук и отодвигаю тарелку обратно.
– Не надо меня жалеть, Бэй. Мой отец всегда был для меня хорошим примером.
– Это как? – недоуменно спрашивает она.
– Он был хорошим примером того, каким отцом я не хочу быть, – поясняю я.
Бэйлор понимающе кивает.
– Значит, ты хочешь детей? – спрашивает она, глядя в свою тарелку.
– Да, конечно, – говорю я. – Ну не прямо сейчас, но когда-нибудь да.
Я смеюсь. Она хихикает. Мы смотрим друг на друга.
– Следующий вопрос, – говорю