нашем дворнике, боюсь, это не к добру, – сообщила она мне вечером, когда мы случайно встретились у магазина.
Маринка туда за хлебом ходила, а я – за минералкой.
Из краткого донесения приятельницы-управдомши я сделала вывод о том, что коллеги полковника Лазарчука приняли нашу информацию к сведению и зашевелились. Это меня порадовало: не потому даже, что меня очень волновала судьба пропавшего квартиранта Ребровых, – просто приятно было, что в полиции с нами считаются. А то у Лазарчука есть такая гнусная манера – высокомерно игнорировать нас с Иркой, почитая женский любительский сыск за глупую бабью блажь.
Срочным звонком я сообщила подруге, что друг-полковник пустил добытую нами инфу в дело, и мы решили, что на этом можем успокоиться. Пусть дальше профессиональные сыщики сами роют, им за это деньги платят.
Увы, человек предполагает, а Бог располагает. Высшие силы определенно не хотели, чтобы мы с подружкой взяли самоотвод, и дали мне это понять неожиданным ночным шоу.
Не знаю точно, с чего началась знаменитая Варфоломеевская ночь в Париже, а в нашем дворе ее версия стартовала с драматического шепота Катерины Челышевой.
– Ах ты ж, сволочь! – прошипела она громко и страшно, как большая змея удав Каа, собирающийся пообедать упитанными бандерлогами.
Катькин самый крупный бандерлог зовется Василием и приходится родным отцом ее пяти деткам. Именно из-за наличия у них малолетних потомков Челышевы вышли скандалить во двор – они всегда выясняют отношения за пределами своей квартиры, опасаясь морально травмировать отпрысков. А тут еще и час был поздний, дети уже улеглись в свои двухэтажные кровати, а их мамочка и папочка выдвинулись под дерево в центре двора.
Там у нас круглая клумба, на которой почти семьдесят лет рос превосходный ветвистый орех – любимый спортивный снаряд моего собственного сына в его детские годы. Потом орех спилили, и теперь вместо него могучий раскидистый побег, который управдомша Маринка считает деревом со странным названием Павловния. Я не уверена, что в итоге получится дерево. Сейчас это больше похоже на гигантский однолетник вроде борщевика или подсолнуха.
Но не суть важно. Главное, под сенью нового дерева пока невозможно уединиться и приватно поскандалить, так что семейная драма Челышевых развернулась на глазах у соседей. А поглазеть было кому: на ночь все распахнули окна и, естественно, услышали Катькино интригующее шипение:
– Ах ты, с-сволочь, Вас-с-ська! С-с-совести нет с-с-совсем!
– Да я разочек всего… Ну, может, два… – Массивный Василий переминался с ноги на ногу, поворачиваясь к наскакивающей на него тощей верткой супруге то одним боком, то другим.
При небольшом усилии воображения с них можно было писать охотничью сцену «Медведь, затравленный борзой».
– Я с-с-сколько раз тебе… Я прос-с-сила! Я умоляла! – В руке у Катерины появилось вафельное полотенце, захлеставшее по бокам Василия. – Продукты подорожали, на коммуналку еле наскребаем, детям зимнюю одежду покупать, а ты!
– Так