может, он сам помер? – с надеждой спросила Маринка Лосева, адресуясь непонятно к кому. Смотрела она при этом на старый тополь, сизым облаком темнеющий на фоне розового предрассветного неба. – От инфаркта. Разволновался, узнав об измене жены, сердце и не выдержало. Нам бы лучше, чтобы от инфаркта. – Она вздохнула. – Или от инсульта… А то начнется сейчас – опрос свидетелей, протоколы, поиск улик, проверка алиби…
Я не успела удивиться ее познаниям в специфике полицейской работы – помешало явление нового персонажа.
Дворник Герасим, насвистывая, вошел во двор с метлой на плече и замер, неожиданно для себя оказавшись в окружении бессонных граждан.
– Вы тут чего это? – спросил он озадаченно, оглядев народ на балконах и в окнах.
– Мы-то? Мы ничего, метеоритный дождь смотрели, как раз Персеиды пролетали, красиво – ух! – находчиво соврала наша управдомша и замахала руками, заморгала глазами, разгоняя народ по квартирам.
«Не хочет беспокоить пугающей информацией дворника, – поняла я. – Боится, что тот все-таки сбежит из нехорошего двора».
– Всё, всем спасибо, все свободны! – Маринка похлопала в ладоши, как в театре, и убралась из окна. Через секунду из другой его створки исчез и Семен, будто вытянутый пылесосом.
– Спокойной ночи, соседи, – зевнул дядя Боря и тоже скрылся в квартире.
– Увидимся утром, – исчезая, добавила Татьяна Васильевна.
– С теми, кто до него доживет, – оптимистично добавил Максим Иванович.
– Эй, кто тут косточками наплевал?! – осмотревшись, возмутился Герасим.
На третьем этаже громко хлопнуло – ретировалась бабка Плужникова.
Я проводила взглядом Челышевых, потянувшихся в подъезд с табуретками наперевес, и тоже отошла от окна.
– М-м-м? Чем там все кончилось? – подняв голову с подушки, сонным голосом спросил Колян, променявший реалити-шоу на лишний час в объятиях Морфея.
– Думаю, только началось, – напророчила я и рухнула в постель.
Надо было набраться сил. Чувствовалось – они мне понадобятся.
Традиционную детсадовскую побудку я проспала. Даже не услышала, как позавтракали, чем холодильник послал, и разбежались по своим делам муж и сын. У меня утро началось с переклички, которую попытался организовать Василий Челышев.
– Эй, соседи! Надеюсь, все живы? – бодро покричал он, встав посреди двора.
Соседи нестройно отозвались, бросив в окошко кто слово, кто взгляд, а кто и перезрелый огурец, разлетевшийся при ударе об асфальт фонтаном желто-зеленых брызг.
– Жаль, что живы все, – пробурчал, убираясь под козырек над подъездом Василий, заляпанный ошметками огуречной плоти.
Это был хамский прямой намек, на месте бабки Плужниковой я бы обиделась. Она так и сделала, бросив очередной снаряд на козырек, под которым спрятался грубиян.
– Баба Света, отбой воздушной тревоги! – Челышев запросил пощады и покричал с крыльца: – Вдовицу кто-нибудь проведал?
Я посмотрела на окна Золотухиных. У них