он, что существуют общества, где живописцев, поэтов, романистов, людей науки и даже известных актеров почитают и ищут знакомства с ними так же усердно, как если б те были герцогами, иногда он предавался мечтам, воображая, каково было бы сидеть в гостиных, где разговоры бы крутились вокруг Мериме (чьи «Lettres à une Inconnue» [35] были его настольной книгой), Теккерея, Браунинга и Уильяма Морриса. Но в Нью-Йорке подобное немыслимо, и мечты такие только раздражают. Арчер был знаком со многими из «этих, которые пишут», с музыкантами, художниками; он встречал их в «Сенчури» [36] и в других театральных и музыкальных клубах поменьше, уже начавших наводнять Нью-Йорк. Там эти люди ему нравились, а у Бленкеров – наводили тоску, потому что там их всегда окружали женщины пылкие и безвкусные, обхаживавшие их, как диковинных птиц, которых надо постараться заманить в силки. Даже самые интересные разговоры с Недом Уинсетом оставляли его с впечатлением, что если собственный его мир мал и узок, то так же мал и узок мир всех этих людей, и расширить рамки каждого может только новая ступень в нравственном развитии общества, когда все рамки будут уничтожены и миры естественным образом сольются воедино.
На такое предположение наталкивали его попытки представить себе то общество, в котором ранее жила мадам Оленска. Жила, страдала, а может быть, и вкушала некие таинственные радости. Он припомнил, с каким веселым оживлением она рассказывала ему, как ее бабушка Мингот вместе с Уэлландами возражали против того, чтобы она поселялась в «богемном» районе среди «этих, которые пишут». Не то чтоб они считали район опасным, им не нравилась его бедность; впрочем, подобным оттенкам смысла она особого значения не придавала, предполагая, что подозрительной им кажется литература вообще, как таковая.
Сама она литературы не опасалась вовсе, и книги, разбросанные в ее гостиной (то есть в той части дома, где наличие книг традиционно почиталось «неуместным»), хоть и относились в основном к художественной литературе, вызвали большой интерес Арчера новыми именами авторов – Поля Бурже, Гюисманса и братьев Гонкур. Размышляя над всем этим возле ее двери, он с новой силой ощутил, насколько кардинально сумела она отринуть все то, к чему он привык, и как необходимо ему глубже погрузиться в то новое, что несет она, если он желает помочь ей в предстоящем ей трудном деле.
Настасия открыла ему дверь, улыбаясь загадочной улыбкой. На скамейке в холле лежали подбитая собольим мехом шуба, белое кашне и сложенный шапокляк с золотой монограммой «Дж. Б.» на матовом шелке подкладки: невозможно было не понять, что дорогостоящие эти вещи принадлежали Джулиусу Бофорту.
Арчер рассердился. Рассердился до такой степени, что хотел было черкнуть пару слов на визитке и уйти, но тут же вспомнил, что избыток благовоспитанности помешал ему предупредить мадам Оленска, что он хотел бы поговорить с ней с глазу на глаз, а значит, в том, что дверь ее оказалась открытой и для других визитеров, винить некого, кроме него самого, и он вошел в гостиную с упрямой