– в сумке или рядом с умывальным тазиком.
Люди любят раскладывать свои вещи по-разному. Повариха как-то рассказала ей об одном исландце, что останавливался в гостинице вскоре после ее открытия, так вот он вообще не распаковывал свой дорожный сундук.
Однажды повариха принесла ему завтрак и, поправляя постель, исподволь увидела, как этот исландец рылся в своем сундуке, словно поросенок в куче мусора, бормоча себе под нос что-то похожее на «Фанден! Фанден!». Ну и чудик, подумалось тогда Мари-Софи, он что, всегда напоминает себе, что делает? [4] И она представила, как он, прогуливаясь по лесу, размахивает при каждом шаге руками – вроде мельницы – и лопочет: «Гулять, гулять!»
Эта мысленная картинка рассмешила ее, она прыснула, коматозник на кровати шевельнулся, Мари-Софи прикрыла рот ладонью, кровь прилила к ее щекам:
– Ой! Вот сижу я тут, гогочу, как дура, а что может подумать этот бедолага, если проснется от непонятных хиханек и увидит меня, краснющую, как помидор, трясущуюся от смеха?
Подавив распиравший ее смешок, она постаралась принять серьезный вид, но вдруг вспомнила другой рассказ поварихи – все о том же «гулять-гулять» исландце, и тут уж не могла сдержаться.
Повариха решила подслушать под дверью, станет ли тот повторять за завтраком «Кушать! Кушать!», так нет, вместо этого он зарядил какуюто бесконечную застольную молитву, взывая к Всевышнему после каждого почавкивания сарделькой и причмокивания пивом: «Гот! Гот!» [5] И повариха, давясь и фыркая, побежала вниз, к остальным, чтобы рассказать им об этом фрукте из комнаты номер двадцать три.
На следующий день весь персонал гостиницы, вместе со стариканом Томасом, подслушивал у исландца под дверью, покатываясь со смеху над его набожностью.
– Ах, они бывают такими забавными, эти иностранцы! Могу представить его мину, когда он открывал дверь и видел, что коридор забит народом, стонущим или рыдающим от хохота. «Гутен Так!» – говорил он после долгого созерцания этой школы дураков – «Гутен Так!». И тогда уже сама инхаберина не могла удержаться от улыбки. Хи-хи-хи, фанден-фанден, гот-гот, вот если бы все гости были такими, как этот исландец!»
«Ха-ха-ха!»
«А позже этот исландец стал знаменитым писателем!»
«Ой, не могу, ой, прекрати, а то я лопну от смеха!»
«Кушать! Кушать!»
«Ха-ха-ха!»
«Мари-Софи сотрясалась от беззвучного хохота, у нее уже ломило во всем теле и звенело в ушах, но мало-помалу приступы становились все реже, и она почувствовала, что воспоминание выветривается из нее, подобно лихорадке. Мари-Софи вытерла выступившие на глазах слезы: она стояла у ложного окна.
– Ой, что-то я совсем чокнулась! Даже не заметила, как подошла сюда и стою, согнувшись в три погибели, и заливаюсь, вытаращившись в собственное отражение. Что это вообще со мной такое? Вот дурносмешка-то! И такому человеку доверили этого бедолагу? А?!
Строго акнув своему отражению