ей довелось испытать, как-никак крутилась на работе и передом, и задом перед самым носом у мужеского пола с тех пор как себя помнила. Сколько историй выслушала девушка после вечерних ромовых дистилляций: «И вот поэтому, дитя мое, ромовый пудинг готовится с вечера – он должен простоять всю ночь!..»
Однако сегодня поварихе было не по себе:
– Он давит на меня психически, паразит эдакий!
И она треснула тестом о столешницу с такой силой, что сотряслась вся кухня. Мальчишка испуганно вздрогнул, ухмылка на мгновение слетела с его лица, но как только в шкафах затих посудный перезвон, она снова повисла меж его оттопыренных ушей, словно открытая ширинка. Это было его проклятием, он был из тех, кто непременно расплывается в улыбочке, попав в неудобное положение, а это часто понимают неправильно. На этот раз был поварихин черед неправильно его понять:
– О, смотри! И он еще сидит и насмехается надо мной!
Мальчишка еще ниже склонился над своими человечками в надежде спрятать лицо – будто это могло что-то изменить! Повариха уже вмешала его позор в имбирное тесто, постояльцы гостиницы будут похрустывать им, запивая утренним кофе, а позже мальчишкин срам вывалится из них с другого конца, и таким образом эта злополучная проделка и стыд за то, что его, как похотливого кобелька, отчитали на глазах у Мари-Софи, станет частью мировой экосистемы».
«Интересно, и что же он такого натворил?»
«Повариха принялась по новой оживлять свое тесто, мертво лежавшее меж ее ладоней после жесткого приземления на стол:
– Боже мой, да я даже говорить об этом не могу!
– Конечно, можете! А я уж позабочусь, чтобы ему влетело как следует!
Мари-Софи послала мальчишке притворно-сердитый взгляд. У того явно отлегло от сердца, хотя он и старался этого не показывать. Бедняга проторчал всю ночь за стойкой регистрации, и было, прямо скажем, некрасиво посылать его, не выспавшегося после ночного дежурства, помогать похмельной поварихе. Конечно же, его потянуло на озорство, а то бы он точно заснул над этими несчастными пряниками.
– Вон, посмотри!
Повариха качнула плечом в сторону противня, стоявшего на стуле у выхода на задний двор. Противень был сдвинут на самый краешек сиденья и только чудом не опрокидывался на пол. Под наброшенной сверху страницей местной газеты «Kükenstadt-Anzeiger» угадывалось нечто вроде выпечки. Эта порция явно была забракована.
– Как ты думаешь, что там такое?
Но прежде чем Мари-Софи успела ей ответить, повариха принялась мало-помалу оттеснять ее в сторону отвергнутого противня, устремившись в погоню за поползшим по столу тестом.
– Да Боже мой! Ты же никогда в жизни не догадаешься! – повариха кончиком носа перекрестила воздух и, шлепнув тесто со стола на стену у черного входа, продолжала месить его там.
Мари-Софи больше не могла равнодушно воспринимать эту кухонную драму, невольной участницей которой ей пришлось стать. Ее уже подташнивало от колыхавшейся перед глазами бесформенной телесной массы, от духовки