и Свободной армии. И никогда этого не узнаю.
Мы провели полтора месяца в заточении в трех разных тюрьмах, в одной из которых Кристина чуть не умерла. Все это время я вела дневник, и обещала сокамерницам, что опубликую его. Это все.
Не хочу, чтобы мои записи использовали для обвинения или оправдания какой-либо стороны сирийского конфликта. Я против Асада, против Свободной армии, против экстремистов. Я против насилия. Но эта книга даже не о них. Она о тех людях, которых я встретила благодаря своей глупости. О тех людях, которых я сильно полюбила. Возможно, тоже благодаря своей глупости.
Я поделилась бы всей историей, но некоторые вещи оказались для нас такими страшными и унизительными, что мы с Кристиной не говорим о них до сих пор. Наверное, мы просто это еще не пережили. В дневнике о них я даже не писала, и в книгу они не вошли. Надеюсь, рассказ от этого не стал прерывистым.
В Сирии не принято обсуждать политику, религию и женщин. Я строго соблюдала это правило во время учебы, но сейчас я в России и должна описать ту атмосферу, которая окружала нас, когда мы жили в Дамаске. В Сирии тоталитарный режим, поэтому президента все любят и им восхищаются. До войны среди иностранных студентов ходило много шуток на тему общей «любви» сирийцев к Башару Асаду и его отцу, но с началом вооруженного противостояния даже на территории института они прекратились.
О властях либо говорили с почтением, либо молча кивали на чужие похвальные отзывы о президенте-демократе. Мы, как и сирийцы, стали жить с оглядкой. Тогда брат доносил на брата, сын на отца, а на студента мог донести преподаватель или одногруппник. Никто не смел обсуждать политику, какие-то исторические события, особенно при студентах, заведомо работающих на Мухабарат (службу безопасности).
Если все же заходила речь о политике, то обязательно проговаривались следующие слова:
– Да, Башар Асад такой молодец! Он такой образованный, учился в Англии на доктора, но судьба распорядилась так, что он стал президентом. Он, конечно, слишком добрый для этого. Вот если бы у власти был его покойный брат Басиль, то война давно бы закончилась!
Такую чушь я несла не раз. И остальные – тоже. Все знали, что одно неверное слово – и можно попрощаться с нашей любимой Сирией.
По правде сказать, я никогда не становилась ни на одну из сторон. Я встречала много хороших и плохих людей по обе стороны гражданского конфликта.
Так как и я, и Кристина жили в Сирии и до войны, то у нас было довольно много друзей вне Дамаска. Несмотря на войну, сообщение по стране не нарушилось. Автобусы ходили регулярно. Люди могли навещать родных и друзей. Мы тоже неоднократно пересекали страну, чтобы встретиться с друзьями. Это было нормально. Вопрос с документами мы решали просто: на блокпостах государственной армии показывали мой русский паспорт, а на блокпостах повстанцев – Кристинин польский. Иногда мы их путали, но это было не страшно: простые солдаты редко когда знали латиницу, и им приходилось верить нам на слово.
Нас везде принимали. Мы жили по принципу «мир, дружба, жвачка». То есть общались со всеми, расспрашивали их о жизни и войне, а потом фотографировались на память. Нам было интересно узнать людей по обе стороны. Мы очень много беседовали с сирийцами, но мало что видели.
Я не знаю, почему началась эта война. Я слишком необразованная и не разбираюсь в политике. Но я ненавижу ее всем сердцем. Она забрала мою прежнюю жизнь.
Я думала, что с войной моя жизнь не изменится. Это было наивно.
Война сожгла мою кактусовую рощу, в которой я бегала. Не стало нашего клуба айкидо на площади Мейсат. Не судьба была мне с ребятами поесть сэндвичей с картошкой после тренировки. А ведь в той счастливой беззаботной жизни я постоянно жаловалась!
Теперь я не могла встретиться со всеми друзьями из спортивного клуба одновременно. Они разделились на два лагеря по религиозно-политическому принципу и ненавидели противоположный всей душой. Раньше мы занимались каждый день, все всех знали как облупленных. Сколько шуток и ссор мы оставили на татами – не пересчитать. А сколько связок потянули!
Кто-то уехал, кто-то ушел сражаться по разные стороны баррикад и теперь при встрече, верно, должен был открыть огонь. Как учитель Ибрагим, например. Он всегда был ласков со мной. Я рассчитывала на встречу с ним, я мечтала, как мы будем сидеть в кафе, пить холодный чай и вспоминать нашего японского сенсея. Но когда я приехала в Сирию в свой выпускной год, то получила лишь холодное сообщение: он просто ушел на войну.
Женская группа тоже развалилась. Причина оказалась невероятная, и я могла только биться головой о стену от бессилия – теперь сунниткам нельзя общаться с алавитками. Переубедить их было невозможно, все обвиняли вторую сторону. А раньше мы дружили…
Таким меня встретил Дамаск осенью две тысячи двенадцатого года.
Часть первая. С чего все началось
«Привет, Маша! Прости, что долго не писала тебе, но я сидела в сирийской тюрьме…»
Я проснулась в своей комнате, а строчка все еще стояла у меня перед глазами. Я увидела во сне, как печатаю эту фразу