рождения, – слегка смущенно улыбнулся полицмейстер. – Ты же помнишь?
– Шарф, – бубнил я, пропустив мимо ушей слова Чудновского. – Это знак. Возможно, в нем и будет преступник. Но вот я не могу понять одного: для чего преступнику писать жертвам и встречаться с ними в месте, где куча свидетелей? И почему жертвы сами идут в руки к маньяку? Алексей Николаевич, нам нужно как можно скорее найти такой конверт у первой жертвы маньяка!
Чудновский, явно обиженный моим холодным отношением к его наступавшему дню рождения, сделал вид, будто не понимает, о чем идет речь.
– Алексей Николаевич, нужно езжать как можно скорее!
Театрально засунув палец в нос, полицмейстер шустро ковырнул ноздрю и демонстративно начал разглядывать найденный “клад”, омерзительно повисший на ногте.
– Помню я о Вашем этом…дне! Помню! – я не стал скрывать раздражение, вызванное поведением Чудновского.
Алексей Николаевич, прежде обиженным, вдруг встрепенулся, вытер испачканный палец о брюки и с улыбкой, почти вприпрыжку, направился на улицу.
– Интересно, что мне подарят коллеги? – спросил Алексей Николаевич, когда мы сели в повозку. Именно тогда я впервые раскаялся перед Господом за все свои прегрешения в надежде, что он прекратит праведно истязать меня балабольством Чудновского.
***
Всю дорогу до жилища первой жертвы я рассказывал Чудновскому о произошедшем в доме Проглотовой в мельчайших подробностях. Алексей Николаевич, насупившись, молча крутил кончики своих усов, не проронив ни слова. В такие моменты мне всегда хотелось думать, что он действительно анализирует услышанное, решая, как строить следствие в дальнейшем. Но эта уверенность становилась все меньше, стоило мне лучше узнавать Чудновского.
– Да уж, – выдохнул полицмейстер, когда мы вылезли из повозки. – Телорез стал совершать ошибки, раньше для него это было непозволительно.
– Сомневаюсь, что это он, – лениво ответил я. – Из всех доступных улик ничто на него не указывает. Скорее всего, этот маньяк не из круга наших подозреваемых…
– Интересно, – произнес Чудновский. В этот момент сердце в моей груди подпрыгнуло. Казалось, что Алексей Николаевич наконец-то прислушался ко мне, но радость рассыпалась на тысячи песчинок, когда он добавил: – Тут ящик тоже сорван.
Полицмейстер взглянул на меня. Он заметил, что мое лицо сильно изменилось, но, как всегда, не стал утруждать себя размышлениями о первопричине этой физиологической метаморфозы.
– Не переживай за ящики, – нарочито по-отечески сказал он и неуклюже положил худощавую руку на мое плечо. – Найдем эти письма в доме. Пойдем.
На подступах к двери, Чудновский внезапно остановился, подняв правую руку вверх. Когда я выглянул из-за его плеча и увидел приоткрытую дверь дома, мое сердцебиение заметно участилось. Судя по лежащему на пороге замку, неизвестные не церемонились со взломом, просто выбив дверь. Честно говоря, дом одиноко стоял на отшибе города, что исключало лишних свидетелей и какую-либо аккуратность, присущую профессиональным