мой дар ему был достоен моего имени.
– Когда планировать отъезд? – уточнил Кларий Готье.
– Через неделю, максимум две. Не позже. С Роже я сам переговорю. А сейчас идите и займитесь своими делами.
Послы короля франков отправились в Киев в конце марта тысяча сорок девятого года. Они покинули Париж на рассвете, когда над Секваной, так латинисты называли Сену, еще стелился туман и в воздухе стояла ночная сырость.
Сразу же как только они выбрались из городской тесноты на крепостной мост, парижское зловоние сменилось свежестью весеннего утра, а в утренней тишине одни за другими пробуждались и щебетали птицы…
Посольство продвигалось медленно. Его возглавлял, сидя на муле, аскетически тощий епископ Роже. Даже на этом лопоухом четвероногом животном он сидел с таким достоинством, что уже одна посадка без слов указывала на его благородное происхождение.
Старческая синева покрывала его впалые бритые щеки на худом вытянутом лице, на котором выделялся нос с горбинкой и глубокие морщины по обеим сторонам плотно сжатого рта с узкими губами. Он избегал языка простых смертных, стараясь при любой возможности изъясняться на латыни.
За епископом Роже ехал обоз, состоящий из многочисленных повозок с королевскими дарами и припасами на долгий путь. Рядом с ним слева тоже на муле трусил епископ Вальтер, а справа ехал Кларий Готье на лошади. Им шалонский прелат рассказывал о своем благочестивом паломничестве в Рим, откуда вернулся незадолго до того, как они отправились в утомительное и не лишенное опасностей путешествие в Киев.
– Вечный город, – делился он своими впечатлениями, – произвел на меня тягостное впечатление своими обветшалыми церквами и заросшими плющом руинами. Они выглядели абсолютно заброшенными, так как я не видел там ни одного человека, кроме пастухов в широкополых соломенных шляпах и прыгающих коз с дьявольскими глазами.
В Латеранском дворце обитает папа. Я услышал о его непотребствах в римских тавернах. О них много рассказывали простолюдины, насмехаясь над преподобным. Эти рассказы сначала смутили меня, потом вызвали недовольство, но, поразмыслив, я пришел к выводу, что в каждом человеке живут две натуры: одна из них божественная, а другая животная. Пока в нём преобладает вторая, но не теряю веры в то, что со временем первая все же превозможет вторую.
Словоизлияния епископа прервал сеньор Госселан де Шони, который вместе со своим отрядом сопровождал посольство и обязан был защищать епископов и помощника сенешаля от разбойников, которых много развелось на европейских дорогах. Он был рыцарем в полном смысле этого слова. Среднего роста, широкоплечий, с красноватым, обветренным лицом и потерявший стройность, Госсклан был в отличие от остальных светловолосым и зеленоглазым. И хотя ему недавно перевалило за сорок, он не ленился в воинских упражнениях, что позволило ему сохранить подвижность и ловкость.
Обладание