не против, хотя свет Саймон выключил сразу же.
Он ушел по своим делам, оставив ей терпкое послевкусие коньяка, огромное окно и Стокгольм, мерцающий внизу.
Изголовья у круглой кровати Хеллстрема не было и быть не могло, потому смотреть на город можно было с полным комфортом. Присев на краешек, девушка впервые заметила, что городские огни отражаются и в темном глянце натяжного потолка, делая картинку совершенно ирреальной.
Даже голова закружилась.
Впервые за последние долгие месяцы, львиная доля которых пришлась на едва окончившуюся зиму, Майя перестала чувствовать время. Раньше она осознавала его так отчетливо, будто оно змеилось у нее под кожей, ежесекундно отравляя ей кровь. Сейчас она понятия не имела, ни который час, ни какова цена мгновения.
Предположим, она сняла Грешника в начале девятого, потому что разогрев уже вовсю гремел на сцене клуба. А дальше? Сколько времени они провели в ее кабинете? Олаф не сменился, значит, они ушли до полуночи. Так который час, Майя Нордин?
Втайне от себя самой, она надеялась, что времени у них еще много. Подумав о возвращении домой – упасть головой в подушку и забыть – была почти болезненной. Майя вдруг поняла: скажи он, что ей пора – ее вырвет прямо здесь, от глубокого отвращения к самой идее. Что-то вроде протеста… Но обязательно наступит утро, и оно принесет с собой это нелепое, квадратно-гнездовое слово «надо».
Так и быть, она подумает об этом утром, но не раньше.
Спрятав лицо в ладонях, Майя попыталась успокоить бег мыслей, но получалось плохо. Сквозь всю эту внутреннюю суматоху все сильнее проступало желание близости. Ощущение это было новым, и оттого неудобным. Не плоское желание разрядки любой ценой, нет. Ей хотелось быть именно с ним и играть по его правилам, о которых он так ненавязчиво ее предупредил.
Петер искренне верил, что умеет быть жестким в постели. Но его фантазия отказывалась работать дальше сказанного нервным шёпотом: «Отсоси мне». Чтобы понять, насколько это убого, Майе хватило одной попытки. Играть в покорность с человеком, который не способен взять по-настоящему – это хуже, чем имитировать оргазм. Противно и неинтересно. При мысли о том, каким затейником может быть Саймон Хеллстрем, ей хотелось зажать одну из разбросанных по кровати подушек между коленками, кусая губы.
– Ты охуенный, Симме, – констатировала она вслух. – Я охуевшая, а ты – охуенный…
Практически в это же время шум воды сменился гулким звуком уверенных шагов. Бряцанье пряжки ремня, стук массивной цепочки, когда снятые джинсы повисли на стуле…
Молча взяв ее за подбородок, он заставил ее поднять лицо. Большой палец его пахнущей мылом руки мягко прошелся по ее губам, будто он всерьез собирался пожелать ей спокойной ночи.
– Я повелся не потому, что ты меня захотела, – сообщил он с какой-то незнакомой интонацией. Майя не видела его глаз, только вытянутую трапецию светлой, забитой татуировкой груди. Но она была уверена, что он смотрит на нее из-под голубого могавка все тем же тяжелым взглядом. – А потому что я тебя