новое. Нова, например, – это новая звезда.
– Это означает «заново», «снова» или «сызнова». Моя мать как бы начала жизнь заново, сызнова, вот и взяла себе фамилию Деново. Жаль, что я не знаю этого наверняка.
– А вы ее спрашивали?
– Нет. Хотела и даже собиралась, но опоздала. Она умерла.
– Когда?
– В мае. Всего за две недели до того, как я окончила колледж. Ее сбила машина. Водитель скрылся.
– Его нашли?
– Нет. Но говорят, что до сих пор ищут.
– А родственники у вас есть? Сестра, брат…
– Нет, никого больше нет, – вздохнула Эми.
– Так не бывает. У всех есть родственники.
– Нет. Совсем никого. Хотя, конечно, кто-то может носить настоящую фамилию моей матери.
– А двоюродные братья и сестры, дяди, тети…
– Нет.
Да, дельце становилось довольно запутанным. Или, напротив, предельно простым. Я знавал немало людей, которые предпочитали считать себя одинокими, но вот Эми Деново, похоже, и в самом деле была на этом свете совсем одна. Одна-одинешенька. Я предложил ей попробовать сэндвич, она согласилась и откусила кусочек. Обычно, когда я сижу с кем-нибудь за одним столом, то подмечаю какие-то характерные для этого человека мелочи и особенности, поскольку такое наблюдение позволяет лучше узнать его, но сейчас я позволил себе расслабиться, поскольку то, как Эми кусала сэндвич, жевала, глотала или облизывала губы, не имело ни малейшего отношения к ее делу. Впрочем, я все-таки подметил, что отсутствием аппетита девушка не страдала, что она и доказала, уписав за обе щеки свою порцию. Покончив с едой, Эми осведомилась, входят ли такие сэндвичи в число излюбленных блюд Ниро Вулфа, и, похоже, была несколько разочарована, когда я ответил, что нет, не входят. Когда тарелка опустела, Эми призналась: оказывается, она и сама не ожидала, что так проголодается, наконец поделившись со мной столь долго вынашиваемой тайной. Потом она чуть заметно улыбнулась (ах, эти ямочки!) и добавила:
– Как все-таки плохо мы сами себя знаем.
– И да и нет, – глубокомысленно изрек я. – Некоторые из нас знают себя даже слишком хорошо, а вот другие – совершенно недостаточно. Я, например, совсем не желаю знать, почему, вставая по утрам, блуждаю в тумане, как сомнамбула. Если же я стану ломать над этим голову, то, возможно, вообще навсегда лишусь сна. Впрочем, лично я всегда сумею выбраться из любого тумана. Что же касается вас, то вы не в тумане. Напротив, вы под лучами прожектора, который сами на себя наставили. Но что вам мешает самой же и отключить его?
– Это вовсе не я. Прожектор включили другие люди, в первую очередь – моя мать. Я ничего не могу с ним поделать.
– Ну хорошо. Тогда что вас больше всего заботит? Подлинная фамилия вашей матери? Или отца?
– Конечно отца. В конце концов, с матерью я прожила вместе всю жизнь, так что мое желание выяснить ее настоящую фамилию объясняется простым любопытством. Вот отец – другое дело. Жив ли он? Кто он? Что он собой представляет? Я же унаследовала