генерал Раевский?
– Это неправда! – возмутился Николай Николаевич. – Лена не предатель!
– А почему же она тогда уезжает? – наступал Васильев.
– Не твое дело! – ответила Ленка.
– Струсила! – жестко сказал Васильев. – И убегаешь!..
– Я струсила?! – Ленка выскочила из комнаты. Теперь ее голос раздавался издалека: – Я ничего не боюсь!.. Я всем все скажу!.. Дедушка, не слушай его! Я ничего не боюсь!.. Я докажу! Всем! Всем!.. – Она снова вбежала в комнату, на ней было то самое платье, которое горело на чучеле, и тихо сказала: – Всем докажу, что никого не боюсь, хоть я и чучело! – Повернулась и вышла из дома.
Васильев рванулся за нею, но Николай Николаевич задержал его.
– Я хотел ее догнать, – сказал Васильев. – Может, ей надо помочь?
– Теперь уже не надо. Теперь, я думаю, она сама знает, как ей быть. – Николай Николаевич поманил его пальцем и тихо добавил: – В сущности, ты неплохой парень… Но какой-то… прокурор, что ли.
– А все-таки почему она уезжает? – упрямо переспросил Васильев.
Николай Николаевич посмотрел на Васильева: на его худенькое мальчишеское лицо, на очки с одним стеклом, на крепко сжатые губы, на весь его правый и убежденный вид и вдруг почему-то разозлился.
– Давай, Васильев, шагай! – Он подтолкнул Васильева к выходу. – Ты мне в какой-то степени надоел! – Закрыл дверь, потом снова распахнул и крикнул ему вслед: – Ты прав во всем!.. И значит, ты счастливый человек!.. – И так стукнул в сердцах дверью, что весь дом загудел колоколом – бом!
Николай Николаевич поднялся в мезонин и вышел на балкончик. Он всматривался в темноту, надеясь увидеть Ленку. И увидел. Ее быстрая фигурка мелькала среди темных стволов деревьев, более отчетливо проявилась на чистом горизонте, когда пересекала улицу, и скрылась за углом.
«Куда она побежала?» – с беспокойством подумал Николай Николаевич. Конечно, догадаться он не мог и, чтобы успокоить себя в ожидании Ленки, стал, как обычно, размышлять о жизни своего дома и его бывших обитателях, которых нет, но которые в этот момент тесно обступали его со всех сторон.
Взрослые и дети. Почему-то братья и сестры на всю его жизнь остались в нем детьми. Хотя он знал их до самой их старости или до ранней смерти.
Николай Николаевич почти осязаемо чувствовал тепло их рук и горячее дыхание, слышал их крики, смех, перебранки, споры до хрипоты. Они снова, как всегда, были вместе с ним.
Может быть, потому он так обрадовался Ленке, что она как две капли воды была похожа на Машку. Это было звено, которого ему недоставало для счастья, это было звено, слившее жизнь всего его дома воедино.
Ленка!.. Она ощупью выбирала путь в жизни, но как безошибочно! Сердце горит, голова пылает, требует мести, а поступки достойнейшие.
И вдруг Николай Николаевич почувствовал в себе, в своих окрепших мускулах, небывалую доселе силу. Может быть, произошло первое в мире чудо и годы не старили его, а укрепляли? Он засмеялся. Его всегда смешило сочетание в нем самой трезвой оценки действительной