с открытой спиной.
– Знаете, я как будто переживаю те события заново, – говорит она, поворачиваясь. – У меня внутри все просто кипит. – Она обнимает себя руками, словно ей стало холодно, и невесело усмехается. – Да, она была такая милая. Глядя на эти фотографии, никогда не скажешь…
За окном по-прежнему спешат куда-то машины, а я сижу и жду, когда она продолжит рассказ. В этот момент она напоминает мне прыгуна с шестом, который глядит на планку и раздумывает, не слишком ли высоко ее поставили.
– Мама заварила шотландский чай, крепкий, с молоком – вроде того, как она всегда заваривала, когда я еще девчонкой залезала в крапиву или расшибалась, падая с велосипеда. Ужасное варево, но мы пили, сидя друг напротив друга на кухне, – она в каком-то старом домашнем платье с разошедшемся на спине швом, а я в своем бикини Вавилонской блудницы. Мне хотелось плакать, но все это было слишком жизненно, не так, как в кино. Однажды, когда я ездила в Нью-Йорк, я видела, как старый пьяница тащит по улице за руку маленькую девочку в голубом платье. Она так плакала, что у нее кровь шла носом. У старика был зоб, и шея – будто велосипедная камера. Огромная красная шишка на лбу, прямо посередине, а на синем пиджаке из саржи длинная белая полоса. Но все торопливо шли мимо, потому что, если не обращать внимания, они скоро скроются из вида. Тоже очень жизненно.
Я хотела сказать об этом матери и только открыла рот, как случилось то, другое событие – то самое, которое вас, видимо, и интересует. Снаружи что-то бухнуло в землю, да так, что зазвенела посуда в буфете – не просто звук, а еще и ощущение удара, словно кто-то спихнул с крыши тяжелый металлический сейф.
Она закуривает новую сигарету и несколько раз быстро затягивается.
– Я подошла к окну и выглянула на улицу, но ничего особенного не увидела. И только когда уже собралась вернуться к столу, с неба упало что-то еще. Что-то блестящее. Я в первое мгновение подумала, что это большой круглый кусок стекла. Он ударился о край крыши Уайтов и разлетелся на мелкие осколки, только это было вовсе не стекло, а большая глыба льда. Я хотела повернуться, сказать об этом маме, и тут они посыпались прямо как град.
Глыбы падали на крышу Уайтов, на задний двор, на лужайку перед домом, на наружную дверь в погреб. Эта дверь была сделана из листового железа, и, когда по ней ударила первая глыба, раздался такой низкий звон, словно звук церковного колокола. Мы с мамой даже вскрикнули одновременно и прижались друг к другу, словно две маленькие девчонки во время грозы.
А потом вдруг все кончилось. Из дома напротив не доносилось ни звука. Я видела, как тают на солнце осколки льда и стекает по черепице вода. Огромный кусок льда застрял между скатом крыши и невысокой трубой. Солнце блестело так ярко, отражаясь в этой глыбе льда, что больно было смотреть.
Мама хотела спросить, кончился ли этот кошмар, но тут дико закричала Маргарет – мы очень хорошо расслышали ее крик, и на этот раз впечатление было еще хуже, потому что в нем чувствовался неприкрытый ужас. А затем до нас донесся звон и звуки ударов, как