выпадал, и я очень злился на гомеопата, но теперь, вдохновленный словами и примером Мейбл, прощу обидчика. И это мое решение надобно оценить по достоинству, ибо где такое видано: не прошло и трех месяцев, а аллопат[30] простил гомеопату его грех.
– А у вас, мисс Мейбл, не скопилась ли пара-тройка пустячных обид, которые вы готовы простить?
– Не думаю… нет, пожалуй.
– А как же жена викария? – спросил я.
И тем же непринужденным, раскованным тоном я принялся рассказывать, как жена викария однажды отпустила саркастическое замечание о миссионерской деятельности среди готтентотов[31], которую горячо поддерживала Мейбл, и как это было несправедливо, потому что сама жена викария еще горячей высказывалась в пользу афганских миссий. Что именно она говорила, я запамятовал, но в любом случае на ее слова должен был найтись хороший ответ. Вот бы подготовить несколько универсальных реплик и держать их в запасе для жены викария; искусным намеком на миссию у готтентотов спровоцировать ее на новый выпад – а потом выхватить из колчана стрелу и поразить обидчицу на месте. А уже после расправы ее можно будет простить, показав тем самым, что ты воистину чтишь Рождество.
Все это были глупые речи, и я не мог этого не понимать, однако не находил в себе сил остановиться. Опьянение взяло верх над здравым смыслом, и уж не знаю, как далеко я бы зашел и какой нагородил чуши, если бы не посмотрел на Мейбл. Старый приор, надо заметить, в этот момент нахмурился, но мне хватило единственного взгляда на ее лицо. Судя по растерянности и недоумению, читавшимся в ее чертах, она не могла понять, серьезен я или шучу и стоит ли посмеяться вместе со мной или пожалеть человека, несущего такой бред. Я понимал, что еще миг – и она сделает выбор в пользу жалости, поэтому решил, пока не поздно, себя окоротить.
– Но это все галиматья, дорогая мисс Мейбл. Простите, что старался вас повеселить, меж тем как вы, вероятно, настроились на серьезную беседу. Вы говорили…
– Да, доктор. – Тут она, очевидно обрадованная тем, что я не спятил, позволила себе наконец мило улыбнуться. – Необязательно очень серьезную, но все же, по-моему, в этот день следует прощать прегрешения иного рода, нежели те мелкие щелчки, о которых вы говорите. Лучше посвятить его исцелению застарелых ран, чтобы долгая внутрисемейная вражда завершилась наконец миром. И – поразительное совпадение – именно сегодня утром, в созвучии с моим рождественским настроением, я получила одно письмо, написанное почти месяц назад! Помните капитана Стэнли… служившего прежде в гвардии?
– Нет, пожалуй… Ну да, уверен, что…
– Вполне возможно, не помните, с тех пор утекло немало воды; когда он здесь бывал, то надолго не задерживался. Дело в том, что у них с отцом вечно разгорались споры, причем такие ожесточенные, что отец в конце концов чуть ли не выгнал его за порог. Но он вовсе не хотел ссориться; виной всему лишь глупое упрямство.
– И как это…
– А вот как. Капитан Стэнли – наш родственник, в его жилах течет наша кровь,