двоим, разделилась. Ее интенсивность ничуть не снизилась.
Один разум не в состоянии вынести подобного.
Назгал наблюдал гибель своих совершенных детей. Никаких чувств, кроме страха в его душе не осталось. Сковавшее его чувство не позволяло двигаться. Что, наверное, спасло Назгала от глупых действий.
Он мог кинуть в огненное месиво, попытаться вырвать из жирного огня своих. Тех, что еще сохраняли связи. Чьи тела, лишенные нитей, все еще поддерживаются общими органами, лоскутами кожи, веревками сухожилий. Чьи кости еще могут нести раздувшиеся, обугленные тела.
Оставался шанс на спасение, но Назгал не предпринял ничего.
Частокол обрушился прямо перед ним. Острые зубцы, охваченные огнем уставились на Вестника. Нижнюю часть завалило землей, придавило камнями. Обнажившиеся кости палисада объедало пламя. Больше дыма, чем жара.
Это спасло Назгала. Потому что защитники лагеря не видели уцелевшего монстра.
Воины отступили от дымной стены, гадая, что же произошло. Каким-то чудовищным колдовством эти монстры умудрились расшатать стену, обрушить ее. Командир мысленно проклинал себя за спешку, не дождался возведения баррикады. Теперь эта недостроенная защита отделяла его от монстров.
Проклинал командир и священника, за то что его амулеты, вкопанные в основание стены, не оказали эффекта. Напевы храмового служителя тонули в гуле пламени, треске и щелчках, раздающихся на месте обвалившегося участка.
Лучники в башенке, окруженные пламенем, не придумали ничего лучшего, чем спрыгнуть с нее и разбежаться. Башенка обрушилась, давая огню порцию топлива.
Осажденные ожидали, что из дыма на них пойдут чудовища. Отряд вот-вот дрогнет, побросает оружие и хаотично отступит. Командир сам не собирался стоять до последнего. Из пламени раздавались щелчки. Какие-то раскаленные куски летели во все стороны.
Наверняка то действовали чудовища, их магия поднимала камни в воздух.
Выстреливающие из огня куски щебня били по шлемам воинов. Ощутимый удар заставлял их пошатнуться, но не причинили большего урона. Все же воин падал, кричал, сдирая с себя шлем. Затем он отползал в сторону, пока не оказывался в десяти шагах от строя и бежал.
– Держаться! – увещевания не помогали.
Дым не рассеивался, но сменился на другой. Стал чистым, совершенным. Каким и должен быть дым.
Запахло жареным мясом, углем. Неожиданно все ощутили голод. Чувство столь не уместное, что отряд окончательно утратил стойкость. Построение развалилось. Воины бросили щиты, копья и разбежались. Командир отступил на пару шагов от дымной стены. Поджилки тряслись, противоестественный голод червем вгрызся в кишку.
Беспрестанно сплевывая, командир отступал. Он не бросал щит – это защита. Не отбросил топора – оружие. Оглянувшись, он заметил рядом только раненных, стонущих. Кто-то блевал. У многих слезились глаза, изъеденные дымом. Священника рядом не было. Следы его затоптали разбежавшиеся воины.
Дым