причем ребенка. Плач быстро переходил в страшный крик и хохот. Был он до того жуток, что лошади от страха чуть не выпрыгивали из оглобли, невозможно было остановить; случилось даже, что лошадь перевернула телегу и покалечила человека. Плач и вопли были такие душераздирающие – мороз по коже, – что паника охватывала не только животных, но и людей. Пошли самые невероятные слухи и истории, одна другой краше. Что только не придумывали: и о лесном человеке-невидимке, и, само собой, о чертях-леших, а также неприкаянной чьей-то душе. Последнее утверждение было, пожалуй, самым верным. Дело в том, что, как потом вспоминали, именно по этой дороге в том же году по весне в больницу один старик вез свою невестку с тяжелобольным внуком. Ребенок всю дорогу сильно плакал. Его так и не довезли, он умер… Одним словом, народ стал бояться ездить по той дороге, либо в поездку старались отправляться не в одиночку, а сразу по нескольку человек. Происходило это не каждый раз, иногда все было спокойно, начинали успокаиваться, но потом все повторялось. Понятное дело, раньше суеверными были жители в деревнях, а наши образованные работники из конторы лесхоза в чертовщину не верили, но и объяснить происходящее не могли. И тогда, чтобы прекратить все разговоры, Павел Иванович как-то сам и отправился в лес с кем-то из лесничих. Потом рассказывали, что где-то на половине пути в Цыбино услышали тот самый, как его назвал потом Павел Иванович, кошмарно-жуткий крик. Лошадь, шедшая до того спокойно, понесла, лесничий еле удерживал ее, но крик продолжал их преследовать откуда-то из чащи. В какой-то момент Павел Иванович увидел, как через дорогу перелетает птица с крыльями огромного размаха; но при этом летела легко и бесшумно. Она исчезла среди деревьев и густых веток, не натыкаясь на них, на другой стороне дороги. Он определил, что это был филин. Павел Иванович спрыгнул с телеги и дальше двинулся пешим, а лесничего, который держал лошадь, попросил подстегнуть ее. Как только лошадь пошла и заскрипели уключины колес, почти сразу с той стороны, куда перелетела птица, раздался плач, переходящий в жутко-кошмарный крик, временами похожий на хохот. И Павел Иванович выследил-таки в ветках пихты этого филина. Он потом рассказывал, как филин, совсем не боясь его, стал дрожать, фыркать и щелкать клювом, набирал воздух, надуваясь взъерошенным шаром из перьев, и издавал те самые страшные звуки. Когда птица пыталась взлететь, он ее подстрелил. Экземпляр был настолько хорош – очень крупная ушастая сова, – что из нее заказали чучело… Теперь оно перед вами…
– И что было дальше?
– Ничего. Плач, похожий на плач ребенка, и жуткий крик с того времени прекратился. А неподалеку позднее там же нашли и гнездо совы, оно было устроено прямо на земле в корнях упавшей старой ели.
– Очень любопытно, – сказал Нексин. – Неужели плач умершего ребенка и такое странное поведение птицы как-то связаны?
– Я восхищена тем, что вы очень все правильно подметили. Именно к такому выводу тогда и пришли. Кто-то узнавал у специалистов, и они подтвердили, что филин мог наблюдать трагедию на дороге, лошадь, тянущую повозку, в ней больного