чутка понять, что кентуется с Ибрагимовыми – и ад закончится! Но Имир сказал, что она стесняется пересекаться с ними у всех на виду… Блин, ядрёна хрень! Сама себе яму роет, не используя настолько шикарную крышу, как близнецы!»
Овчинников, осмысляя произошедшее, метался между желанием помочь и девичьей просьбой не говорить о случившемся никому.
Подводить Любу блондин не хотел. Но получалось, что, выбрав вариант рассказать, или, наоборот, – промолчать, он всё-таки её подведёт.
Девчонка не сводила взгляда с задумчивого лица собеседника, ожидая его решения.
– Хорошо, – коротко выдал парень.
– Обещаешь?
– Клянусь! – Паша улыбнулся и движением руки символично застегнул на рту замок.
Поспелова радостно выдохнула и в порыве души крепко обняла блондина, чем немало смутила его.
***
В товарной кассе ж/д вокзала пахло лежалой бумагой, старыми лакированными деревянными панелями и чернилами – ароматами государственной суровой конторы.
Здание выглядело невероятно старым, фундаментальным, с настолько высокими потолками и окнами, что посетителям приходилось хорошенько задирать головы, дабы разглядеть тяжёлую массивную железную люстру на мощной, потемневшей от времени цепи.
Щёлкали счёты. Перестукивала печатная машинка. Рядом скучал выключенный компьютер. Товарный кассир Поспелова в ногу с прогрессом не шла, в отличие от шустрой молодой напарницы Тони – та с компьютером была на «ты».
Рабочий стол завален бумагами. Каждая бумажка – с цифрами, буквами, подписями и печатями – лежала на своём месте, подшитая и подложенная туда, где следовало. У финансистов с документами иначе дружба и не водилась. А Григорьевна являлась как раз тем спецом, который в дебрях своей работы плавал как рыба в воде.
Практически всю взрослую жизнь Александра и Василий Поспеловы отдали железным дорогам России, впоследствии получив почётные звания ветеранов труда. На ж/д станции приходилось трудиться много, тяжело. Сколько Люба помнила, родители возвращались после рабочего дня измученные и молчаливые, опустошённые до дна. Особенно мать. Она приходила поздно, уставшая, раздевалась и падала без чувств на кровать. Но и после отдыха женщина оставалась нервной, тревожной.
Умственный труд в товарной кассе изнурял, и тем не менее женщине нравился. Другую профессию Александра Григорьевна для себя не рассматривала.
Лихие 90-е внесли коррективы в жизнь маленькой южной ж/д станции. Шли закулисные грязные распилы и разделы, товарные составы пропадали целиком в дебрях России. Кто из работников не успевал учуять «запах горелого» – оказывался за решёткой.
Работалось страшно, но как ещё семью кормить? Александра могла в товарной конторе до глубокой ночи перепроверять счета и табеля, сортировать накладные, а в выходной, когда её сменяла напарница Антонина, переживала за себя и близких – не подставят ли? Доверять внутри организации, где варились огромные суммы, было некому. Всякий сообразительный да нестыдливый тащил всё, что плохо лежало. Кто – содержимое