невозмутимо продолжил:
– Ты не ошибся, братишка – Любина маманя реально брезгует чужими. А в своей хате Поспелова – знатный Сталин в юбке! Всю семью под пяткой держит… Чего пялишься? Впечатлён, да?.. Вот и живи теперь с этим.
Имир отвернулся и пошёл было дальше, в сторону пассажирских касс и диспетчерской, но, сделав несколько шагов, опять развернулся к близнецу и отрывисто бросил:
– Зато ты теперь знаешь, во что ввязался, когда решил подурачиться с её дочерью.
***
Чтобы найти отца, близнецы обошли здание вокзала, прошли мимо диспетчерской и повернули в небольшой тамбур перед постройкой хозназначения. У стены, между штабелями досок и труб, расположился стол со скамейками, где устраивали перекур работники-мужчины.
Алмаз и Василий сидели на старых пеньках и курили в тишине, о чём-то задумавшись. Рядом коротал время ещё один железнодорожник, не особо знакомый Имиру.
Старый цыган довольно улыбнулся:
– Мои хлопцы пришли!
Мальчики подошли к старшим и пожали им руки.
Алмаз Иштванович был мужчиной среднего телосложения и роста, в возрасте пятидесяти лет. Смуглый, как и сыновья – от прожитых лет кожа его казалась даже темнее. На голове красовалась шапка смоляных, с серебряной проседью, крупных густых кудрей. Седина прокралась и в курчавую бороду, добавляя внешности некую пикантность. Мужская привлекательность его не потухла, а стала более зрелой. Спокойный и выдержанный, Алмаз выглядел человеком, умудрённым накопленным опытом и приобретшим проницательность да чутьё на людей. Видимо, молодость его была бурная, полная приключений, и прожил да повидал цыган на своём пути многое, отчего казался взрослее и рассудительнее других. Глубокий острый взгляд с хитрецой выдавал незаурядный ум и образованность.
– Ирины Борисовны в диспетчерской нет. Сказали, что она домой ушла по окончании смены. Куда деть её пакет?
– Оставь, Имир. Как выйдет Ира, я отдам. Молодцы, что управились.
Сэро аккуратно разглядывал дядю Васю. Старше Алмаза лет на десять. Белокожий синеглазый гладко выбритый брюнет. На вид весьма спокойный, сдержанный, лишнего слова не уронит. Во всём теле мужчины – позе, выражении лица – чувствовались усталость от жизни, тоска и какая-то нестерпимая мука. У Любы его разрез глаз и брови – тёмные, тонкие, аккуратные. А вот пшенично-русый цвет волос, овал лица и щёки – мамины.
Михалыч, заметив, что его изучают, улыбнулся.
– Чего таращишься, черноглазый?
Взгляд мужчины был добрым и очень тёплым. Сэро смутился, опустил глаза в пол и плутовски улыбнулся.
Поспелов, кивнув на повесу, бросил Алмазу:
– Я этого жука толком и не видел! Имира хорошо знаю – замечательный малый!.. Слушай, вроде близнецы, а не похожи: второй-то жару, небось, даёт в школе! По хитрой мордахе видно!
Старый цыган хрипло рассмеялся.
– Имир жару даёт в оценках, а Сэро – в гулянках. Раньше, как и брат, в лучших был, а нынче учёбой не интересуется, давно забросил. Пошёл по другой науке.
Мужчины