и не рассеиваясь, набирал такую скорость, что ущелье пело на разные голоса – то гудело, как огромная труба, то свистело, как стая птиц. Но надо было двигаться. Лыжники не шагали, но плелись плотно-плотно друг к другу. Каждый пытался спастись от ревущего, хлещущего по лицу и телу ледяного потока за спиной у товарища. Игорька сбило с ног очередным порывом; пока он, чертыхаясь, поднимался, Ион ловко прошмыгнул вперед.
– Ничего, оно короткое! – прохрипел он, обернувшись, и ветер мгновенно унес его слова, так что их не успели расслышать.
«Вот так хрен. Забрались!», – злобно подумал Серега и что есть силы надавил плечами на ветровой поток, пытаясь подвинуть его вперед, а за ним – и свое тело.
У него было свойство: чем хуже была ситуация, тем проще становились его мысли и тем меньше оставалось места для сомнений. Товарищи знали: если он не свернул сейчас, то вероятность того, что свернет потом, когда наступит полная ж…па, еще меньше. Это качество было спорным, но, по счастью, они еще ни разу не оказывались в обстоятельствах, когда оно сильно им повредило. Смотреть вперед было невозможно, поэтому Серега видел только порывы снега под ногами. Вдруг сквозь них он увидел задники лыж и понял, что почти уперся в рюкзак Игорьку. Тот, судя по всему, в свою очередь прижался к Иону; а Серега задниками своих лыж ощутил легкий толчок лыж Мишани.
«Дай Бог, паровозиком пройдем». – Он обернулся, но увидел только склоненную, как у быка, тяжелую мишанину голову и темный горб рюкзака. Ничего позади разглядеть было невозможно: метель заглатывала предметы на расстоянии трех шагов.
– Начни перекличку! – крикнул он, но получился сдавленный хрип, как в вате.
Мишаня понял. Осторожно, чтобы не потерять равновесие и не упасть, он повернулся назад и передал эстафету дальше. Группа прошла еще метров пятьдесят; эстафета вернулась. Против ветра Серега не услышал, что именно Мишаня ему кричит, но судя по интонациям, все было в порядке – поголовье на месте.
«Только бы никто не упал», – взмолился Серега.
Ветер уже не менял песни, а непрерывно выл в ухо на одной ноте. Наверное, они вошли в центр «аэротрубы». Тут нельзя было ни о чем думать, ни в чем сомневаться, ничего бояться – надо было просто медленно и тупо передвигать ноги. Должно быть, эта мысль передалась всем, потому что люди сжались, как пауки, вцепившиеся в паутину. Ни одного лишнего движения, ни одной лишней поверхности, выставленной против ветра. Всю его ярость принимал на себя один Ион. Но и его усиливала крепость тех, кто шел сзади. Как таран, группа ползла вперед, пробивая собой ветер.
Сначала Сереге показалось, что перед ним что-то блеснуло: он опасливо приподнял глаза и увидел в конце ущелья солнце. Оно тоже боролось с метелью, чтобы помочь людям. Чем ближе паучий таран подвигался к выходу, тем слабее становился ветер. Наконец, стиснувшие проход камни начали расступаться, а стены – оползать вниз. Ущелье заканчивалось. Впереди, немного книзу завиднелось снежное поле, окруженное округлыми белыми глыбами – должно быть, это были большие камни,