к тебе? – удивляюсь я.
– Я у тётки остановилась. Тут рядом.
– А с тёткой что будем делать?
Она от души смеётся:
– Так её дома нет. В деревню я её отпустила. Пойдём?
– Пойдём. Но не как в прошлый раз без ключей?
– Не как в прошлый раз. – Она достаёт из сумочки ключи и на ладошке протягивает мне.
Когда провожал её через два дня на поезд, сказал:
– Жаль, что не в нашем городе живёшь, взял бы к себе заведовать отделом.
– А смогу? – испытующе посмотрела она на меня.
– По древнекитайскому отбору кадров: литературные способности свидетельствуют о годности к любой чиновничьей работе.
– Раз так, могу и переехать.
– Я серьёзно, – сказал я.
– И я серьёзно, – сказала она.
– Как же квартира там?
– Она не моя, сестрина.
– А здесь где будешь жить?
– У тётки.
– У тётки?
– А ты думал, у тебя?
Когда вспоминали с ней общих знакомых, только об одном, пожалуй, и не заикнулись. О Пузе. Что касается той новости, которую она сообщила у себя (у сестры) дома, когда мы залетели к ней со Штабс-Капитаном по пути к директрисе рынка, то я забыл её по пьяной лавочке начисто. Смутно помнил лишь тягомотный ночной разговор с Пузом о странностях его мироощущения. И всё. И никаких больше о нём напоминаний. И воспоминаний. И не встречались, хотя ходили где-то по одним и тем же улицам.
Жизнь шла своим чередом. Опять полетели от неё письма. На сей раз отвечал я на них сразу и обстоятельно. Пару раз связывались по телефону. И я устно и письменно подтверждал, что обещанная должность её ждёт, объяснял: литературные дела здесь пойдут лучше. Она понимала. Жильё? Спрашивала и сама же себе отвечала: какая разница – тут у сестры, там у тётки, у обеих однокомнатные хрущёвки, этажи лишь разные.
Человек она решительный. И вот уже её машинка отстукивает весёлый степ на пару с капелью за окном, а я сижу в её залитой солнцем комнате на подоконнике и, как всегда весной, будущее мне видится не скажу чтобы радужным, но, во всяком случае, не чёрным. Говорим о работе, о деле, строим планы, я не могу нарадоваться: какая добросовестная, умная пчёлка появилась в нашем улье.
– Брось ты этот отчёт, – советую я. – Лучше чаю попьём.
– Это не отчёт, – возражает она, не отрываясь от машинки.
– Всё равно брось, – настаиваю.
– Залей пока самовар, – вздыхает она.
Я повинуюсь и замечаю мимоходом:
– Общие интересы сближают больше, чем постель.
Она будто не слышит. И уж когда пьём чай, молвит полувнятно сквозь вишнёвые ягодки варенья в зубах:
– Очень часто общие интересы и ведут к постели. – Кидает в блюдечко обсосанные косточки. – Мясистая у вас вишня.
– Вишня у нас хорошая, – соглашаюсь я.
– А варенье кто варил?
– Мама.
– Ма-ма, – передразнивает она. – В твоём возрасте «мать» надо говорить. Коротко и по-мужски.
– Ну-у,