спорил с командиром. Доносились отдельные слова: жена, дети, спешка… Командир нахмурился. Женщина дернулась. Кар не понял, что она сделала, но младенец закричал во всю мочь. Командир досадливо махнул рукой: проезжайте.
Солдаты, перегородившие проезд, тронули лошадей. Трактирщик мгновенно вскочил в седло. Послал коня вперед, жена, оглянувшись на девочку в седле перед Каром, тоже. Кар пригнулся, с трудом удерживаясь, чтобы не пуститься вскачь. Командир скользнул по нему равнодушным взглядом, и ворота остались позади.
Широкая, гладкая словно полотно дорога тянулась, огибая пышные виноградники и ореховые рощи. Сперва ехали шагом, но вскоре Кар, не выдержав, пришпорил мерина. Тот рванулся вперед. В скорости ему было не тягаться с материной кобылой, но с каждым ударом копыт столица удалялась, а погони все не было.
Осеннее увядание еще не коснулось деревьев и трав, лишь кое-где среди листвы вспыхивали алые и желтые вкрапления. Ярко светило солнце. Травы стояли – высокие, ароматные. Поля – золотистые. Мир и процветание царили в Империи, и только в темной душе колдуна клубился страх.
Наконец, оглянувшись, Кар не увидел города. Натянул поводья. Трактирщик остановился рядом, но еще раньше его жена спрыгнула с седла и, прижимая младенца одной рукой, бросилась почти под копыта мерина.
– Отдай! – закричала она.
Кар наклонился в седле, и девочка из его протянутых рук соскользнула на шею матери. Женщина застыла, обнимая детей. Из синевы ее глаз на Кара глядела та же ненависть, что прошлой ночью он видел в глазах дамы Истрии. Только место убийцы-жреца теперь занял он сам.
– Простите меня.
Не колдун и не одержимый тьмой – просто Кар перевел молящий взгляд с женщины на ее мужа и обратно. Никто не ответил.
Отвязав от пояса кошель, Кар сказал:
– Здесь все, что у меня есть…
Женщина презрительно скривилась. Кар понял, что она скажет. Добавил поспешно, глядя в лицо трактирщику:
– Это не вам. Отдадите девочке, когда вырастет. Может быть, она меня простит.
Трактирщик молча протянул руку, принимая кошель.
– Прощайте, – сказал Кар и всадил шпоры в лошадиные бока.
Прошел не один час, прежде чем он опомнился. Мерин под ним тяжело дышал и исходил пеной. Посмотрев вниз, Кар увидел кровь на сапогах.
«Я только и делаю, что мучаю всех вокруг! Даже это несчастное животное!»
Пустил лошадь шагом. Его никто не преследовал, и тьма не являлась злорадствовать над отверженным. Белоснежные башни столицы давно скрылись из виду. Кар был один среди звонкого лесного безлюдья. Он – и взмыленный старый мерин.
Догадавшись наконец свернуть с дороги, Кар выбрал первую попавшуюся тропку – она задорно извивалась меж стволов, то огибая холм, то упираясь в речной брод или простенький мостик из двух бревен. Повозка не прошла бы здесь, но следы копыт виднелись во множестве. Кар не знал,