был велик – взять и снова упасть на подушки. Голова гудела, – похоже, Кабера добавил в напиток что-то такое, что отправило бы его в забытье до самого утра. Так оно бы и случилось, если бы его матери не пришла в голову одна из ее безумных идей. Он медленно спустил ноги на пол. Подождал, пока пройдет слабость. Теперь одеться. Не спеша.
Тубрук понимал, что долго им не продержаться. В обороне образовалась брешь, и он метался туда-сюда, стараясь прикрыть позицию, которую недавно защищали двое. Сразив тех, что наступали спереди, он едва успевал отразить атаку тех, что подбирались сбоку. Дыхание вырывалось из легких с хрипами, и бывший гладиатор знал: мастерство уже не спасет и смерть близка.
Но почему они не отступают? Проклятье всем богам, должны же они когда-нибудь сломаться! Тубрук ругал себя за то, что не позаботился о сооружении второй линии обороны, и вот теперь отступить было некуда. Одни лишь эти стены защищали поместье, но и они могли вот-вот пасть под непрерывным напором рабов.
Поскользнувшись в крови, он всем весом грохнулся на камни, да так, что на мгновение задохнулся. В бок ткнули кинжал, и чья-то грязная нога, наступив на лицо, придавила голову. Тубрук укусил ногу и услышал, как кто-то вскрикнул. Он сумел встать на колено, но слишком поздно, чтобы остановить двоих, успевших спрыгнуть во двор. Оставалось только надеяться, что внизу с ними разберутся женщины. Тубрук осторожно ощупал бок и поморщился, увидев стекающий ручеек крови. Он подождал, не появятся ли в нем пузырьки воздуха. Пузырьков не было, и он мог дышать, хотя воздух и отдавал кровью и горячим оловом.
Некоторое время на него никто не нападал, и Тубрук успел оглядеться. Из двадцати девяти защитников стены осталось меньше пятнадцати. Да, они творили чудеса, но теперь людей было явно недостаточно.
Юлий сражался с отчаянием обреченного, чувствуя, как силы уходят вместе с кровью, текущей из ран. Вырвав из раны засевший в ней кинжал, он тут же вонзил его в грудь очередного противника. Дыхание обжигало горло; бросив взгляд во двор, он увидел выходящего из дома сына. Юлий улыбнулся, и гордость переполнила его грудь. В этот самый момент другой клинок скользнул за нагрудник и вошел в легкое. Он сплюнул кровь и еще успел сразить гладием нападавшего, так и не увидев его лица. Руки бессильно опустились, пальцы выронили меч, и он со звоном упал на мощенный камнями двор. Все остальное Юлий мог только видеть.
Тубрук заметил, как хозяина поместья смели нападавшие. Он вскрикнул от злости и отчаяния, понимая, что прийти на выручку Юлию уже не успеет. Рений еще держался на ногах, но от смерти его спасала лишь помощь Марка. Впрочем, и меч его двигался все медленнее – кровь сочилась из ран, унося по каплям силы.
Поднявшись по ступенькам на стену, Гай, с побледневшим от усилий лицом, встал рядом с Тубруком. Вынув меч, он махнул им в сторону раба, взбиравшегося по темной груде тел. Тубрук пронзил ему грудь, но упрямец умер не сразу, а еще успел порезать Гаю лицо. Лишь после того, как Гай вогнал клинок ему в шею, он наконец испустил дух. Но на стену уже карабкались по скользким камням другие, орущие, завывающие