прислушалась. Надежду вселял рассказ про бабку-знахарку из полузаброшенного соседнего села, которое в давние времена населяли то ли казахи, то ли татары. К этому времени почти все разъехались. Одни в Казань, другие прямиком в Москву. А знаменитая целительница, говорят, осталась. Благодатной и щедрой считалась алтайская земля для травников и народных врачевателей. Конечно, истинных мотивов старой знахарки никто не знал, а всё, о чём болтали местные, оставалось одними только слухами. Как бы там ни было на самом деле, Марию история воодушевила.
Доктор качал головой. Гость смотрел с сомнением. Но мать настояла на своём. Правдами-неправдами привезли женщину. Оказалась она не такой уж и старой. Выглядела совсем не таинственно. Обычная деревенская тётушка средних лет, с бронзовой кожей и азиатским разрезом глаз, делавшим её больше похожей на казашку. Хотя в поспешной русской речи проскакивали татарские словечки. Мария немного знала оба языка ещё с молодых лет, поэтому сразу ощутила разницу. Спрашивать не стала. До того ли было? Всё равно неосознанно вгляделась в целительницу пристальнее. Модное платье чуть ниже колена и синий платок, повязанный на манер банданы, делали её ещё менее загадочной. Она осмотрела больную, прищурилась, улыбнулась, оголив две позолоченных коронки посреди белозубого рта.
– Ранёхо ты, красавишна, с тенью тягаться удумала! – постановила знахарка. – Подрасти малёк, а там и видно будет.
Мария ахнула при упоминании самого страшного кошмара своего. Гость, не пожелавший выйти из укрытия, тоже всё слышал. Сердце его оборвалось: «Откуда ей знать? – мелькнула мысль, – или она…» Он осёкся. Мысли опасны.
– Вот этот подойдёт, – рыкнула женщина.
Мария непонимающе глянула на неё.
– Таз, говорю, пойдёт. Воды набери. По сих пор, – указала пухлым изогнутым пальцем. – Да, смотри, сама сделай. Без помощников.
Несколько минут спустя всё было готово. Знахарка разложила травы, намазала чем-то Варюшин лоб. Зашептала непонятные слова.
– Поди сюда, – скомандовала матери. – Да ближе! Не бойсь.
Она взяла Мариину руку, смазала её какой-то холодной, скверно пахнущей жидкостью, приложила к дочкиной макушке. Снова шёпот. Снова непонятные слова.
Девочка закряхтела. Тревожно завозилась. Мария забеспокоилась, но сдержалась. Знахарка не обращала ни на что внимания. Она была поглощена своим делом.
Варя ёрзала, хныкала, почти плакала. У матери сжималось сердце. «Тише, милая, тише», – повторяла она про себя.
Знахарка наклонилась над тазом, будто вглядывалась в воду, присматривалась к ней, прислушивалась. Двумя ладонями, сложенными в лодочку, зачерпнула немного. Притянула к губам, ни на минуту не прекращая непонятный монолог. Затем, руки её нависли над девочкой, выписывая в воздухе фигуры, а может быть слова. Вряд ли наблюдатели могли бы понять значение, но каждое движение имело смысл. Было и странное. Ни одна капля не пролилась за эти несколько мгновений.
Голос знахарки вдруг возвысился, слова