они стоят почти семь фунтов каждая. А теперь оставь эту тему в покое и помолчи.
Том уже сказал мне с гордостью, что зарабатывает около десяти фунтов в неделю, и поэтому я, конечно, знала, что ему нечего будет ответить тебе.
Мы молчали до конца пути. Том поерзал на стуле, сжимая на коленях листок с записями. Ты смотрел на проплывавшие мимо поля, твои глаза сначала были холодными от гнева, а затем – напряженными от раскаяния. Когда мы подъезжали к Виктории[26], ты смотрел на Тома каждый раз, когда он дергался, но он отказывался ловить твой взгляд.
Мы деловито протискивались сквозь толпу, ты следовал за Томом, крутил зонтик в руках, облизывая нижнюю губу, как будто собирался извиниться, но так и не решился. Когда мы спускались по ступеням к станции метро, ты коснулся моего плеча и тихо спросил:
– Я взорвался и все испортил, не так ли?
Я смотрела на тебя. Уголки твоего рта были опущены, а глаза казались безумными от страха, и я напряглась.
– Не будь идиотом, – отчеканила я и пошла дальше, взяв Тома за руку.
В тот первый раз Лондон показался мне шумным, дымным и грязным. Лишь позже я оценила его красоту: шелушащиеся на солнце платаны, порывы ветра на платформе метро, звон чашек в кофейнях, скрытность Британского музея с Давидом и его фиговым листочком.
Помню, как посматривала на свое отражение в витринах магазинов, пока мы шли, и мне было стыдно, что я выше тебя, особенно на каблуках. Рядом с вами я выглядела долговязой, слишком высокой, тогда как рядом с Томом казалась почти нормального роста; я могла бы сойти за человека статного, а не мужеподобного.
Когда я смотрела оперу, мои мысли вертелись по кругу и я не могла полностью сосредоточиться на происходившем на сцене, меня отвлекал сидевший в соседнем кресле Том. Ты настоял, чтобы я села между вами («Роза меж двух шипов», – сказал ты). Иногда я украдкой поглядывала в твою сторону, но ты ни разу не отвел глаз от сцены. Я думала, что мне не понравится опера: она казалась мне такой истеричной, как пантомима со странной музыкой, но, когда Кармен спела L’amour est un oiseaurebelle que nul ne peut apprivoiser, все мое тело словно воспарило, а затем, в этой последней, ужасной, чудесной сцене Том взял меня за руку. Оркестр бушевал, Кармен потеряла сознание и умерла, а пальцы Тома держали мои в темноте. Потом все закончилось, и ты, Патрик, вскочил на ноги, хлопая в ладоши, крича «браво» и от возбуждения подпрыгивая на месте.
Я подумала о том, когда впервые услышала фразу «неестественные практики». Ты не поверишь, но это произошло в учительской Святого Луки, ее произнес мистер Р. А. Коппард, М.А. (Оксон): Ричард – для меня, Дикки – для его друзей. Он пил кофе из чашки с коричневыми цветами. Потом снял очки, накрыл их ладонью и наклонился к миссис Бренде Уайтледи из 12-го класса и нахмурился.
– Это было оно? – донеслись до меня ее слова, и он кивнул.
– Неестественные практики, «Аргус»[27]. Страница седьмая. Бедный старый Генри.
Миссис Уайтледи моргнула и взволнованно втянула воздух.
– Его бедная жена. Бедная Хильда.
Они