Не сговариваясь, друзья припустили за ним.
Андрей подскочил к лестнице, когда Эдик уже скрылся в просвете настежь распахнутого люка. Грохот стрельбы и резкие крики заставили парня поморщиться. Пропустив вперёд подоспевшую Люську, он ловко полез за ней.
Подвал встретил их сырым тёмным чревом, но после жуткого подземелья такие мелочи их не беспокоили. Торопливо преодолев последний рубеж, они выскочили на улицу. Мимо с посвистом проносились пули, под ноги падали растерзанные, истекающие янтарной кровью тушки уродцев, а они как ни в чём не бывало смотрели на свой новый мир чернеющими глазами.
Трепетно раздувая ноздри, Андрей впитывал возбуждающий аромат и щурился от удовольствия. Что-то тревожное царапнуло на задворках сознания, но он отмахнулся. Сейчас всё было уже неважно, ведь главное, что они дошли.
– Ты видишь его? – буркнула Люська, пытаясь выцепить взглядом тушу приятеля в безумном апофеозе кровавой жатвы.
– Да, вон он, – просипел Андрей, а перед глазами встала алая пелена ярости, когда он взглянул на то, как мелких адептов косят очереди вражеских калашей.
– Что-то я проголодалась, – рыкнула Люська и одарила Андрея антрацитовым взглядом. – Пожрём?
– Пожрём, – согласился тот и, раззявив клыкастую пасть, яростно клацнул.
Как обычно, Петро и Михалыч бродили по улице в поисках мелочишки. В ушлых душонках нет-нет да всколыхнётся волна жгучей вины при взгляде на злополучный недострой, а точнее, на мрачный зев распахнутого подвала.
– Слышь, Михалыч, а может это… того, – нерешительно замялся Петро, зыркая исподлобья на старшего товарища.
– Чего «того»? – с кислой миной повернулся к нему Михалыч, неловко спотыкаясь на ровном месте.
– Да я чего… – затараторил Петро, почёсывая затылок огромной лапищей, а уши его предательски вспыхнули. – Колесо-то не закрутил… Чё теперь, а? Узнают же…
– Да кому ты нафиг нужен, болезный, – усмехнулся Михалыч, но тут же лицо его вытянулось.
– Эй, чего это ты? – вытаращился на него здоровяк, изумлённо разевая рот и наблюдая за тем, как стремительно бледнеет Михалыч. Тот так и застыл соляным столбом, не сводя расширенных глаз с подвальной дыры. Губы Михалыча мелко тряслись, а высокий лоб покрылся испариной. Вот оно, то, что острым гвоздём царапало темечко. Как он мог позабыть тот кошмар?
«Их пятеро в тесном лифте. Пронзительно воет сирена «Красный Код»! В защитных скафандрах нечем дышать. Едкий пот заливает глаза, а сердце колотится так, что едва слышно рацию. «Приказываю остановить прорыв! Огонь на поражение! Как меня слышно? Повторяю! Огонь на поражение!»
– Слышно, слышно, – беззвучно шевелятся губы. Лифт медленно едет вниз. Руки сами передёргивают затвор. Вопли людей смешиваются с шумом крови в ушах, растворяя в диком гвалте шипение рации. Все пятеро переглядываются, ища поддержки во взглядах друг друга. Напрягаются, вскинув оружие.
И двери лифта разверзлись в АД.»
Проследив