юнцов, дрожащими руками пытались одеться. Раз за разом неловко спотыкаясь, они топтались на месте, неуклюже тыча трясущимися руками то мимо рукава непослушной в онемевших пальцах рубахи, то мимо штанины форменных брюк. Цокнув языком, Михалыч озабоченно покачал головой и, растеревшись до красноты казённым полотенцем, привычным движением подкрутил пышный ус.
Сиротливые остатки его отважного взвода – совсем ещё мальчишки с открытыми лицами. Сейчас они выглядели… нет, не испуганными, а скорее, обманутыми и обиженными.
– Как же так, командир? Как? – пролепетал ближайший бугай, жалобно заглядывая тому в глаза и пытаясь попасть в узкую петельку сверкающей пуговицей.
Михалыч успокаивающе похлопал его по плечу, впрочем, так и не найдя нужных слов.
– Командир, – подскочил к нему худощавый солдат, взмахом руки указывая на подвал. – Это то? То самое? – щёки его пошли красными пятнам, а в глазах лихорадочно засияли пытливые звёзды.
– Не знаю, Вильнёв, – заколебался Михалыч, а стальной взгляд невольно дал слабину. Знал он! Конечно же, знал! А если не знал, то догадывался, несомненно. И сейчас, пытаясь увильнуть от ненужных вопросов, он строго сдвинул брови и отрывисто гаркнул:
– Отставить вопросы, боец!
На что тот побледнел и потупил настойчивый взор.
– Есть отставить, капитан! – и, пригладив трясущейся пятернёй короткий чернеющий ёжик, еле слышно добавил: – А только ты не хуже меня понимаешь, отец, что это мы… Наша вина… Это мы их там всех… Мы… – губы солдата дрогнули, опущенный взгляд заблестел, и, слабо всхлипнув, он, крутанувшись на пятках и не дожидаясь реакции командира, пошёл прочь.
Михалыч не стал его останавливать и, хмуро насупив брови, угрюмо смотрел сыну вслед.
***
Вильнёв Михаил Михайлович – поджарый, уже перешагнувший своё 45-летие капитан. Военный до мозга костей, он встревоженным взглядом следил за парнишкой.
Его сын, его гордость и всё, что осталось от некогда прекрасной, нежно любимой и рано почившей жены.
Максимка с детства был хворый, щупленький и неприспособленный к суровым реалиям закрытого города.
Североуральск-19, спрятанный от всего мира уральской тайгой – уединённый, самодостаточный объект.
Довольно-таки прилично развитая инфраструктура за высокой бетонкой, увитой колючей проволокой, позволяла местному населению вполне комфортабельно существовать в своём ограниченном мире и даже создавать семьи и растить детей.
Свежее дыхание близкой тайги и суровый уральский климат сызмальства закаляли каждое поколение, взращивая в горячих сердечках любовь и преданность к единственному и нерушимому, изолированному от всего мира родовому гнезду.
Да только вот Максимка, увы, не такой. Ещё при живой мамке он был счастливым, весёлым мальчишкой, а как померла, так словно утянула ребёнка с собой. Сынишка, казалось, угас, сник совсем. Будто покинула мальчика жажда движения, вкус к жизни. Бесцветным угрюмым ростком дотянул