как смерть, потому что остальные переглядывались, не зная, что можно сделать, мама поднялась, налила в стакан воды из цветного графина и подала мне. Я благодарно кивнула, сделала несколько глотков.
Они не знали того, что знала я. Не знали, что Алла приходила сюда, не знали, что, стоя на крыльце, угрожала. Что Артем, защищая меня, побежал за ней… Что если… нет, он не мог. Если бы он выстрелил во время погони – я бы поняла. Но душить, душить женщину, даже ту, которая преследовала меня… Даже, если она замахнулась на него кинжалом, даже если рассказала ему о моих встречах с Тонино и о своих подозрениях, – нет, Артем никогда бы не сделал этого, он бы не поднял руки на женщину, тем более на Аллу, которую знал с детства. И никогда бы он не стал убивать, Артем не убийца.
Но бледность моя была вызвана другим: боялась, что придут люди и станут задавать вопросы. Что будут подозревать Артема, арестуют его. И что еще хуже, спросят – и мне придется рассказать о ночной сцене. Я могу ему навредить, ведь врать не умею, придется сказать правду. И еще: они могут спросить о причинах, побудивших Аллу атаковать меня. Тогда придется рассказать о Тонино. О наших тайных встречах. Придется рассказать чужим людям то, что скрывала даже от Артема, близкого и любимого. И что скажет он сам? Его невеста ходила по ночам в дом к другому мужчине… Его невеста не может сказать, правда это или вымысел… Вдруг Артем прав, вдруг все это только иллюзия и ничего нет: ни Тонино, ни наших встреч, ни Аллиной ревности, ни бальной залы, ни нашего волшебного вальса… Как того грузовика, невидимого грузовика, чуть не сбившего меня на дороге…
Сейчас я чувствовала себя так, будто мою жизнь, и правда, переехал грузовик.
Извинившись, отказалась от завтрака и ушла к себе. Никто не удивился, все знали, что мы с Аллой общались, понимали, что ее смерть, да еще в сочетании с подозрениями против моего жениха, могли лишить аппетита и более сильного человека, чем я.
И потому ушла к себе в комнату, закрыла дверь, чтобы из кухни не доносились ничьи голоса, села на кровать, машинально завернулась в одеяло и затихла. Так сидела я долго-долго, не в силах пошевелиться, не в силах даже понять, что делать дальше…
Все слишком непредсказуемо. Еще месяц назад я страдала от рутины, будничность убивала меня. Хотелось перемен. Но желая перемен, никогда не знаешь наверняка, что получишь. Сейчас жизнь напоминала бурный поток, Донку во время майского половодья, когда приезжали любители рафтинга, надували плоты и лодки и сплавлялись по бурлящей реке, минуя пороги, ловко орудуя веслами. Некоторые переворачивались, проваливались с головой в ледяную пучину, и руки инструкторов вылавливали их, затаскивая обратно на борт.
Артем несколько раз сплавлялся с друзьями, звал меня, но я так и не решилась, стихия пугала. Донка мне нравилась куда больше спокойной, летней и сонной, когда на ее зеркальной поверхности появлялась золотистая россыпь кувшинок, а берега вокруг были увиты диким хмелем: он цвел мелкими белыми цветами и их чарующий аромат чувствовался издалека.
Сейчас все это: кувшинки, хмель, Донка, – осталось где-то в другом мире, а там,