ты меня выкрал? – спрашиваю в ужасе.
– Ну почему сразу выкрал, – фыркает он и добавляет миролюбиво: – Давай покажу дом и поговорим…
– То есть отпускать ты меня не собираешься? – печально подвожу итог еще не начавшейся беседы.
– А зачем? – прижимает он меня к стенке. – Ты мне нравишься. Я тебе тоже вроде небезразличен. Мотаться в твой Шанск я все равно не смогу…
– Тебя же там сразу посадят. И дружки не помогут…
– Погоди. Ты о чем? – оторопело смотрит на меня Лунин.
– Ну как же… – только открываю я рот, собираясь поделиться знаниями, полученными от Дудкова, как этот наглый тип подхватывает меня на руки и тащит на кухню. Сажает на высокий стул, стоящий у барной стойки. Наливает в высокий бокал красного вина и велит хмуро: – Рассказывай. А я пока картошку почищу.
Глава 8
Надя неуклюже садится на высокий стул. Неумело ставит ноги на перекладину.
– Как на насесте, – вздыхает она, растерянно оглядываясь по сторонам. Но других сидячих мест у меня на кухне не предусмотрено. И по функционалу это больше гостиная. Ем я здесь редко, чаще гостей принимаю. Хотя кто ко мне заходит?
Кирсанов и Блинников. Иногда дочки приезжают. Но это скорее по великим праздникам.
Из большой плетеной корзины с крышкой набираю крупные корнеплоды. Мать присылает мне картошку и соленья! Боится, чтобы я с голоду не помер. Вот зачем, спрашивается? Дома я и раньше почти не питался. Ел где придется. Солдат спит, служба идет. Это и обеда касается.
Исподволь наблюдаю за Надеждой. Подложив ладони под подбородок, девчонка осматривает кухню осторожным взглядом. На лице крупными буквами читается настороженность. Ни тревоги, ни страха. Просто девчонка следит за ситуацией и себя в обиду не даст. Да никто и не обижает. Я, конечно, мало соображал, когда забирал ее из Шанска. Но ни о чем не жалею.
Лишний раз стараюсь не пялится на щедрое Надино декольте и притягательные изгибы. А то порвет от желания. Опускаю взгляд ниже, на кусок настоящего оникса, приспособленного под барную стойку. Подарок Крепсов на новоселье. По белой молочной глади струятся золотые прожилки, словно подсвечивая изнутри теплый камень. И снова глазею на тонкие пальцы, скользящие по ножке бокала. Надя задумчиво крутит его в руках. Но к вину так и не прикоснулась.
– Оно не отравлено, – замечаю насмешливо. Я еще хорошеньких женщин не травил.
– Померкло, погасло вино в бокале. Минутный порыв говорить пропал, – грустно напевает Надежда.
А у меня глаза лезут на лоб. Твою ж мать! Стопроцентное попадание. Так не бывает.
На автомате тянусь к кнопкам на пульте управления. Включаю музыку. Тихо и проникновенно поет Владимир Семенович про нужные ноты и души, покрытые коркою льда.
– Моя любимая, – улыбается Надя и безотчетно тянется к бокалу с вином. Делает маленький глоточек и, словно набравшись сил, выдыхает.
– Вам в Шанск возвращаться нельзя. Там вас точно арестуют.
– Это еще за что? – усмехаюсь