полезу.
Стемка оставался хвастуном, несмотря на всю серьезность их положения. Такому – ремни из спины режь, а он все будет балагурить. И глаза его, когда он движением головы откинул со лба длинные светло-русые волосы, сверкали с прежним озорством. Но Ольга видела: если в ближайшее время не перевязать ему рану, он ослабеет от потери крови. Поэтому, оглядываясь на волхва, удерживающего у входа их преследователей (не смевших ступить в освященное место, но требовавших выдать им убийц), Ольга приказала волхвам дать еще и полотна на повязку.
Все-таки волхвы толковый народ. Справились быстро, все принесли, особенно удивило Ольгу, что не веревку для спуска дали, а настоящую лестницу со стальными крючьями на концах, чтобы удобнее было зацепить за ограду.
– И зачем такая в хозяйстве служителей бога? – болтал Стемка, когда они уже спускались вниз. – Не иначе как волхвы-кудесники за рыбкой к реке по ночам шастают.
Ольга не ответила. Приключений оказалось больше, чем она ожидала, и ей завтра надо будет употребить всю власть, чтобы замять дело. Да и она сердилась на Стемку, из-за которого попала в переплет. Но оставить его она не могла. Стемка был ее другом, побратимом дружинным, всегда защищал ее на Самвате, да и сердиться на него, такого легкого, пригожего и добродушного, долго не получалось. А тут еще заметила, что кровь из парня так и хлещет.
Его и впрямь шатало, когда спустились. Но он же и указал, куда идти.
– Вон костер за камышами светит. Видать, рыбаки уху варят. Пойдем попросим у них угольков да отсидимся где-нибудь в сторонке.
Примерно через час, когда Ольга перевязала Стему и они сидели у разведенного в зарослях над рекой костра, парень обо всем ей поведал.
– Как я мог не пойти к Палаге, когда она сама напрашивалась? Говорила: упрямый родитель навек оставит ее в девках. А ей уже бабьего хотелось испытать, да так, что в бесчувствие падала от внутреннего жара. Ну и… Она ведь ладная, ядреная. И все твердила, что окошечко в тереме для меня оставит открытым. Не отказываться же было? Она бы потом первая меня на смех подняла.
– Ну а ты, конечно, извелся бы от ее насмешек! Что тебе до Палаги этой, стрелок? Уехал бы в Киев и забыл бы ее с какой-нибудь красавицей. Мало ли их у тебя в стольном? Да и детей, поди, половина Подола.
– Детишки – это всегда хорошо. Меня Род[53] любит, вот и не оставляет моих любушек бесплодными. А Палага… Я ведь полюбил ее.
– Да ты всех любишь, – отмахнулась Ольга. – И Палагу, и остальных. Когда ты угомонишься, Стемид? Живешь словно на острие меча…
– Стрелы, – улыбаясь, поправил парень. – На острие стрелы. И уж куда только меня эта стрела не несет!..
Ольга только руками развела, дивясь его беспечности. Только избежал опасности, весь перевязанный, и неизвестно еще, что ей как посаднице говорить, когда люди именитого Люта придут к ней требовать для опозорившего их кары. Род Люта один из первых в Вышгороде, а тут какой-то вертопрах…
– Ты бы отца своего пожалел, Стема. От тебя у него одна морока.
– Отец, – тихо проговорил Стема,