Оленька. Эпистолярная любовь. Лилия Шевченко

подумал, что это у тебя было очередное курортное увлечение, и ты не знала, как окончить никчемную переписку. Оказывается, что ты еще не забыла наших встреч, что меня очень радует. За твое внимание я во многом тебе обязан, не знаю, как только рассчитаюсь. Я имею в виду телеграмму к Новому Году и последнее письмо, буду стараться быть исполнительным, и, безусловно, изменю, своё отношение к Ленинграду, ибо я стал считать, что там нет порядочных женщин, ан, нет, есть Олельча, которая заслуживает большого сердца, большой любви, и я готов отдать её, если таковая подойдет.

      Родная моя, у меня сейчас экзамены, но всё равно нашел минуту на это письмо, а с успешной сдачей найду больше минут. Я всё-таки, не такой, как ты. Пишу, здравствуй и даже целую, а ты, эх, (неразборчиво). Еще раз целую Саша».

      В последующем письме я разобрала, что было написано неразборчиво в конце этого письма, это было занимательное слово – "роднульча".

      Конверт с письмом от Александра Оле в Ленинград от 21 февраля.

      «Здравствуй, моя маленькая!

      Я был очень рад твоему письму и не пойму, почему ты не получаешь моих писем. Оля, после разговора по телефону, на второй день я послал (неразборчиво), вот только берет меня сомнение, как я там написал 43 или 47.

      Ты очень мило сделала, что написала письмо, но оно очень строгое и угрожающее, но ладно, я готов расплачиваться за допущенные ошибки. Думаю, ты меня жестоко наказывать не будешь.

      Что касается увлечения другой, то это твоё обвинение напрасное. Если бы и было что-то в этом роде, то забыть наши с тобой встречи, забыть Ялту 1957 года нельзя. У меня сейчас очень много хлопот в связи с учебой, так что увлекаться женщинами просто некогда, да и на ум не идут, довольно того, что есть одна на уме – это ты – Оля. Одной и то не дам ладу, вечно она на меня в обиде. Да главное припаслась уже актом обвинения, если не полным решением о расправе.