Ангел! Ангел мой! -через силу выдавливает из себя дядя.
– Посмотри, Димитрос, Каульбах действует на нашего мальчика похлеще Гойи! – в руке у Вини поднятая с пола высокая темно-охристая допотопная книга.
Несколько месяцев назад мне стало плохо от картины одного испанского художника, где собаку засасывало в песок. Вот почему меня попросили не брать книги с углового стеллажа.
Мы проходим в просторную гостиную. Точнее, меня вводят, поддерживая под руки. Дядя капает мне несколько успокоительных капель в нос.
– Разве ты никогда не сталкивался со смертью, мальчик мой? – Вини любит называть меня мальчиком. – Разве ты не читал Эсхила или Гомера?
Все это так. Но там смерть была какая-то другая. Какая-то далекая, неосязаемая, таинственная. Волшебная и даже сладостная, и никак не такая, как на этой картинке, когда перегрызают горло и радуются.
– Неправда это все, мальчик мой! – Вини перебивает меня. – Никакая не возвышенная. Чем Рейнеке-Лис хуже какого-нибудь Одиссеуса или этих языческих божков, которые только и знают, что сеют преступления, распри и прочие мерзости?
«Божков» сказал с таким нажимом, будто они лично чем-то очень обидели Вини. Мне неприятно. Мне обидно за умницу Одиссеуса, которого так просто сравняли с этим ужасным лисом.
Дядя, до этого молча слушающий наш разговор, кладет мне руку на плечо и просит никому не говорить о произошедшим сегодня утром. Дядя всё время боится, что ко мне могут приставить Личного Учителя, учитывая мою восприимчивость, эмоциональность и импульсивность. А ещё своеволие. Я несколько раз видел детей и подростков моего возраста, сопровождаемыми этими улыбающимися людьми в сине-белых одеждах. Учителя Высокой Любви и Морали, как их чаще всего называют. Многие мечтают о них. Но не я. Наклонив голову и коснувшись щекой тыльной стороны дядиной ладони, я говорю, что, конечно же, об этом никто не узнает, кроме меня, дяди, и Вини. Дядя облегченно выдыхает. Он всегда переживает по пустякам.
– Конечно же, никто об этом не узнает, -повторяю я, закрываю глаза и медленно добавляю, – но вы, конечно, понимаете, что никакой Рейнеке-Лис не отвадит меня от углового стеллажа!?
Вини смеется и говорит, что они вырастили настоящего древнего грека, просящего услугу за услугу. Дядя Димитрос что-то гудит о том, что настоящая любовь и дружба должны быть бескорыстными. На связь выходят родители. Дядя с Вини говорят, что прилетают их знакомые из Денвера, и они хотели провести день в Афинах, и очень будут рады, если я составлю им компанию.
Сидим в тени смоковницы. Скоро будет жарко. Пока Вини делает невдалеке на открытом очаге полноценную еду, мы перекусываем и макаем вчерашние лепешки в оливковое масло. Тычем блестящие надкусы помидоров в крупные, словно мелкие камешки, кристаллики соли. Вытираем мандариновый сок с подбородков. Пальцы будут липкими, если их не помыть. Я срываю с дерева несколько