сделать что-то великое, особенное, если уйдет. Для себя, для папы и мамы, для Холма Святой Марии, для… мира. Такого большого и необъятного. Словно там, за горизонтом, она должна была бы узнать все о Вертикали и Горизонтали, стать иной. Той, что приносит счастье.
Потому что в ней половина Вертикали и половина Горизонтали.
Потому, что она должна раскрыть тайну амаранта.
И во всем этом Энрике светил ей звездой.
Даже когда был строгим капитаном, неизменно стоящим на шканцах с подзорной трубой.
А теперь, в один миг, звезда погасла. Энрике… совершенно точно не знал, зачем он живет.
Кристина всхлипнула. Папа Мигель… зачем мечтать, если мечты – они то, что разбивается?..
Безутешно она уткнулась носом в историографию Магеллана и расплакалась.
«Отважный» вздрогнул всем телом и раздался невозможный грохот.
Историография упала на пол. Кристина вытерла нос кулаком.
– Летучка! – в кубрик влетел Верзила, перемазанный копотью. – Там такое! Что ты тут якорь сушишь? Мы снесли бизань у Искателя Ветра! Если б не «Мария», мы б его тут же в щепы разнесли… Зато идем на абордаж… Ты че?..
Он заметил мокрое лицо юнги.
Кри мотнула головой, но слезы обиды, страха, отчаяния, этого ужасного чувства, что все не так, упорно налезали на щеки.
– Разводишь мокроту, как девчонка… – презрительно сощурился Верзила. – Ты ж дерешься нормально, чего боишься? Хотя тут… кулаки нужны.
Верзила был не тем, кто мог бы понять.
Но никто не должен был узнать, что она девчонка. Она замаскировалась так же верно, как «Отважный».
Глава 16. На абордаж!
Абордаж близился к своему грозному началу. Взбудораженные матросы высыпали на палубу, и до юнги дела никому не было.
Хуан-Урс возбужденно сжимал саблю в руке, и глаза его горели звериным огнем.
Крепыш Санчес взметнул кулак кверху:
– На абордаж!
И ему вторил леденящий душу вопль восторга, едва ли человеческий.
Офицеры, державшиеся особняком вблизи квартердека, проверяли заряд пистолетов и вглядывались в два судна, которые, казалось, протяни ладонь, и вот. «Отважный» огибал их с носа.
«Мария» уверенно шла ко дну. Внизу утопающие цеплялись за обломки. На втором спешно выполняли оверштаг. Но уйти у него не было шансов.
Канонир Пабло уже поднялся с нижней палубы. Его работа кончилась. Старик и Верзила, вместе с Мертвецом Пересом и остальными, готовили абордажные крюки.
Капитан Энрике застыл на шканцах, как статуя. Торжествующая. Холодная. Ждущая. Статуя, в которую единственно и мог превратиться мальчишка, улыбнувшийся всего однажды.
Окруженный офицерами.
Кристина закусила губу. Что она должна делать?
Можно ли делать счастливыми тех, кто уверен, что знает лучше, как жить, но абсолютно неправ?
Шпага папы Мигеля холодила бедро сквозь полотняные штаны.
Почему люди думают, что счастье – вот такое?
Может,