как нечто экзотическое или даже эротическое. Сам Ягузинский его побаивается. Говорят, если сделать аудит, в брокерском отделе найдут столько убытков, что Ягузинскому конец. Это и есть основа доверия между ними.
Ладно, Бердяева сократим. Приравняем к среднему по больнице, то есть, по банку. Вообще уже полвторого, а я на месте топчусь. Зайду-ка я к Настеньке для очистки совести и на базу – делать расчет.
Рыженькая длинноногая Настенька Оболенская служила в бухгалтерии и знала о жизни больше других. Но капризна была до безобразия. Какое у нее настроение сегодня? Может истерику устроить, а может и унизить при людях до слез. Все зависело от климата в переменчивой сфере ее отношений с невидимыми нам мужчинами, в которой она плавала как бойцовая рыбка в аквариуме.
– А, анализы пожаловали! Как я выгляжу в этом платье?
Наверное, Настенька была в игривом настроении. Платье цвета перезрелой малины облегало ее фигурку чересчур плотно, как эластичный бинт. Каждая складочка напоказ. Даже видно, как трусики проступают. В общем, шик-модерн. На ногах были зеленые туфли на шпильках, и она прихрамывала с непривычки. На ресницах тушь в четыре слоя: «я черная моль, я летучая мышь». Губы выкрашены в цвет платья, а волосы взлохмачены в модную в то время прическу «взрыв на макаронной фабрике».
– Великолепно выглядите! – сказал я, не сморгнув.
– Что прямо вот возьмешь и женишься?
Весь женский коллектив бухгалтерии захихикал так радостно, как на Восьмое марта после подарков от руководства.
– Мне бы ставочки от вас получить процентные…
– Это мне бы от вас мужиков хоть что-нибудь получить! С какого-нибудь дойного козла хоть клок шерсти! – голос Настеньки неожиданно зарычал хриплым басом. – Зачем тебе наши ставочки?
– Чистый маржевый спред посчитать…
– Слыхали, девочки, у этого моржовый.
Девочки, многим из которых было уже за шестьдесят, опять дружно захихикали. Видимо, я ошибся, и настроение у Настеньки было не игривым, а разбитым. Надо было улепетывать подобру-поздорову. Жать в три лопатки, а на ставки плюнуть слюной.
Добравшись к себе на рабочее место, немного вспотев от стыда, я взялся за расчеты. Вот у каждого свой конек. Коммуникации – не мое, а вот расчеты – мое родное. В этой сфере никакой Ягузинский мне не указ. Гусь свинье не товарищ. Через час листок пестрел узором формул и цифр. Как татуировки на теле японских мафиози: ни черта непонятно, но красиво. Риск, конечно, был велик. Вдруг начальник окажется плотно в теме этого моржового спреда? Однако, наблюдая его месяц безвылазно сидящим за газетой, я решил, что риск разумен. В конце концов, я ему кто? Дэвид Копперфильд? Он же не совсем дебил и все понимает.
Сунув листок начальнику под нос без четверти три, я отрапортовал:
– Четыре целых и две десятых, Вячеслав Викторович!
– Что? – спросил он.
– Чистый маржевый спред в целом по банку.
– Хорошо, цифра разумная, молодец. Данные из базы брал?
– В базе