статье в «атмосферном» журнале, но есть – не ела.
– Отлично! Наши вкусы совпадают, – обрадовался Богдан. – Я стейки не только есть люблю – я и жарить умею. У меня есть специальный мясник, к которому я иногда езжу за мясом для стейков. Следующий раз поджарю тебе стейк, и ты сравнишь.
«Потрясающе, – изумилась Прасковья, – Вронский тоже ел стейки. Назывались они только по-другому: «бифстек», кажется». Из памяти выплыло: «В день красносельских скачек Вронский раньше обыкновенного пришел съесть бифстек в общую залу артели полка». А вот ещё: «Вронский ел свой бифстек, когда она вышла в столовую. – Ты не поверишь, как мне опостылели эти комнаты, – сказала она, садясь подле него к своему кофею. – Ничего нет ужаснее этих chambres garnies…». М-да, были у людей проблемы… Ей бы, Прасковье хоть бы самую плохонькую chambre garni1, хоть в Выхине, хоть в Капотне.
Прасковья не то, чтоб сильно любила «Анну Каренину» – просто она знала несколько классических произведений близко к наизусть, «Анна Каренина» в их числе. Так что в случае чего – пойдёт преподавать литературу.
Встретились они не первого, а третьего мая: первого-второго она была у родителей. Соседки упорно желали ей на день рождения «жениха хорошего»; прежде этого не было: видимо, сейчас она, по их мнению, вошла в надлежащий возраст. «Мальчик-то у тебя есть?» – спрашивали родительские сослуживицы. «Да нет пока», – ответствовала Прасковья. Те вздыхали.
А третьего мая пошли с Богданом в стейкхаус. Стейки показались Прасковье сильно переоценёнными – и в меню, и в общественном сознании. Ну что ж, на свете много дутых репутаций. От писателя Набокова до однокурсницы Рины Рузаевой.
Прасковья давно заметила: она уважала Рину в обратной зависимости от собственных успехов. Когда всё бывало глухо и беспросветно – очень уважала и непререкаемо верила в её жизненную мудрость, в роскошных кавалеров, работу на телевидении, политических покровителей и приглашения из-за границы. А в дорогом ресторане образ Рины скукоживался, тускнел и превращался в копеечную хлестаковщину, начиная с самого имени «Рина». На самом-то деле она – Катя – Катерина, но быть Катей – тривиально, а вот Рина – это может на кого-то подействовать. К тому же Рина Рузаева – звучит, в самом деле, неплохо; как pen name – вполне годно. Словом, «Звала Полиною Прасковью / И говорила нараспев, / Корсет носила очень узкий /И русский Н как N французский/ Произносить умела в нос». Самое смешное, что на занятиях по английскому Рина называла Прасковью именно Роlly и даже Pauline. Странно, что тогда Прасковье было не смешно. А попала в стейк-хаус – и стало задним числом смешно. Вот что значит обстановка.
Обстановка была и впрямь породистая: кирпичные толстые стены, сводчатый потолок. И не какая-нибудь наклеенная плиточка «под кирпич» со строительного рынка, а настоящий живой кирпич, старинный, девятнадцатого, наверное, века. А подоконники-то, подоконники какие глубокие! Хорошо бы сидеть на таком подоконнике на матрасике ивановского ситца в мелкий цветок и смотреть на улицу. У