Что за пострадавшая?
– Сидоренко – это хорошо, даже замечательно! – Мирон уже набирал номер. – Сидоренко я тогда сам позвоню. А вы готовьтесь, Дина. Времени у нас с вами в обрез.
В трубке щелкнуло, и сиплый бас заведующего первой хирургией проревел:
– Тебе чего не спится, Мирон Сергеевич?
– Подогнал вам работу, Адам Петрович. Готовьте операционную.
– Лучше б ты мне пузырь коньяка подогнал, Мирон Сергеевич! Что там за пожар?
– Авария. Мне позвонил Харон.
– Кто?
– Харон Иван Акифьевич, владелец похоронной конторы. Это мой знакомый.
– Нормальные у тебя знакомые, Мирон Сергеевич.
– Какие есть. – Мирон направился к лестнице. – Спускайтесь в приемную, Адам Петрович, я сейчас переоденусь и тоже подбегу.
– Так что там с твоим гробовщиком? – По громкому сопению в трубке стало понятно, что Сидоренко уже выбирается из своего любимого кресла. – Давай в двух словах, чего нам ждать?
Взбегая по лестнице на четвертый этаж, Мирон рассказал, чего ждать. Придерживался заготовленной легенды, хотя до последнего не верил, что их с Хароном план выгорит.
– Так что, нам нужно МРТ, – закончил он.
– МРТ нужно всем, – проворчал Сидоренко. – Ладно, Милочку я беру на себя, она мне кой-чего задолжала.
Милочкой звалась заведующая отделением лучевой диагностики Людмила Васильевна Симакова. Была она бабой вздорной и капризной. У Мирона к ней не было никакого подхода, а вот у Адама Петровича, кажись, был.
– На операции хочу видеть тебя, а не Сёму, – проворчал Сидоренко. – Раз уж ты все равно здесь и подогнал нам этакое счастье.
– Буду! Я уже почти! – С этими словами Мирон ворвался в ординаторскую, осмотрелся.
Сёма, ужасно неповоротливый и ужасно ленивый вчерашний интерн, со снулым видом сидел за рабочим столом.
– Мирон Сергеевич, а что такое? – спросил он, зевая.
– Тебе Диночка звонила? – Рыкнул Мирон, стягивая с себя бомбер и зашвыривая его в шкаф.
– Звонила. – Сёма снова зевнул во всю пасть. Мирону захотелось его пришибить.
– Так чего ты тут, а не в приемном? – спросил он, стаскивая с ноги кроссовок.
– Так ведь вы ж приехали.
Логика Сёмы была железной, но от этого желание пришибить его сделалось еще сильнее.
– Дебил ты, Сёма, – процедил Мирон сквозь стиснутые зубы.
Сёма обиженно засопел, но возражать не стал. Сёма проповедовал толстовский принцип непротивления злу насилием, плыл себе по течению, как говно по реке.
Ожил мобильный.
– Мы приехали, – просипела трубка голосом Харона. – Она все еще жива.
– Какое счастье! – сказал Мирон вполне искренне, а потом добавил: – Сам ее не тащи, сейчас подойдет санитар из приемного.
– Уже, – сказал Харон и отключил связь. И хрен поймешь, что «уже». Уже вытащил сам, или уже подоспел санитар.
Мирон чертыхнулся и, на ходу надевая халат, ломанулся вниз по лестнице.
В приемном покое уже