чувства были. И она прямо становилась мне как сестра, а то и более того… Грех вспомнить! Так вот, приходили домой сами. Никто нас не встречал, не провожал, и никто нас там и не воровал, и не обижал. И никаких всяких извращенцев не было.
Кончался 1940 год, и уже был 1941 год. Вот так мы жили, потихоньку обзаводились хозяйством, ходили за грибами. И однажды мы с старшим братом, нас было двое, сделали пожар.
В этот год нас постигло большое горе. Толя, наш младший брат, умер в Брянске. Но я-то маленьким мальчишкой был, ничего не понимал: был брат и вдруг его не стало – умер. Очень мне было грустно и больно без него.
Как это получилось? Оставили нас родители одних, а мы развлекались как могли… Из крана течет холодная вода, теплой воды не было. И вот мы в этой холодной воде в раковине и в ванной кораблики пускали.
Толя сильно намок, рубашка вся мокрая, сам весь синий, дрожит от холода, а ему было тогда годика четыре, наверное, даже поменьше.
И вот мы кораблики пускали, а к вечеру у Толи температура поднялась. Вызвали фельдшера. Он говорит:
– Да это он просто так подстыл и все прочее. Наверное, пройдет все. Вы вот ему давайте, – выписал какие-то порошки, – а утром врач придет.
Вроде как нас успокоил всех. И мы успокоились, и родители говорят:
– Утра надо ждать.
А утром у него температура еще выше стала. Пришел врач – а рентгена не было раньше, ничего такого не было – и говорит:
– У него, вероятно, крупозное воспаление легких. Это очень серьезное воспаление, и надо его в больницу класть.
Приехала автомашина, положили его в брянскую больницу, врачи говорят: «Ему стало лучше», а он бедный уже на следующий день-то и скончался.
Есть фотография, осталась с тех времен: родители стоят у гроба. Наш Толик был, по-моему, способный, умный мальчик. Мальчишка подавал большие надежды. Спокойный был, не дерганный такой, как некоторые.
И вот мы остались со старшим братом вдвоем. Он как-то вроде посолиднее, посерьезнее был, как мне казалось.
И мы пошли с ним в лес и решили развести там костерик. Огонь у нас так загорелся небольшой, а тут рядом сучки, валежник – и костер большой получился. Мы его начали гасить, загасили и вышли из леса.
А через некоторое время из леса дым повалил. Вот и пожарные машины приехали с мясокомбината, и давай разматывать – разматывать пожарные рукава, заливать костер… Залили, лес не загорелся.
Короче говоря, дел мы наделали. А мы бегаем вокруг этих рукавов. Они с дырками, оттуда струи воды льются. Пожарники:
– Ну, вы тут?.. Чего вы тут бегаете, под ногами мешаетесь!
А мы эту струйку ладонью закроем, и она так приятно по рукам бьет.
В 1941 году – уже жили мы в Брянске два года – отец засобирался. Где-то в начале июня его вызывает наркомат отца в Москву, поскольку никакой местной власти мясокомбинат не подчинялся – только центру. Все шло из центра, никуда ничего не девалось, от и до, напрямую, без всяких этих хозяйственных сервисов.
Его вызывают в Москву.