но зато смогли нажить себе парочку врагов, поэтому и стремились проводить время в отдалении от остальных детей, не пересекаясь с ними. Странная парочка, каждый из которой попал в приют при необычных обстоятельствах, избегающая остальных и избегаемая ими же.
И Марк, и Ингрид были уверены, что их уже не усыновят, ведь взрослые обычно предпочитают брать маленьких детей, чтобы воспитывать их с самого начала. Кому нужны сформировавшиеся тринадцатилетние подростки, которые, к тому же могли научиться всяким гадостям в приюте?
– Зато так мы точно не расстанемся, – говорила Ингрид. С одной стороны, Марк вроде и был этому рад, но в то же время в глубине души он начинал ненавидеть взрослых, которые приходили в приют и уходили не с ним. Дни превращались в недели, а те – в месяцы, затем в годы. Ненависть превратилась в отчаянье, а та – в смирение. Они с Ингрид тонули в этом смирении, но никто не стремился их спасать. «Почему не я?! Почему они?! Чем я хуже?!» – кричал детский голос в голове Марка каждый раз, когда очередного ребенка забирали его новоявленные мама и папа, а он оставался сидеть у окна и смотреть на уезжающую семью. Ингрид переносила это более стойко, она все еще помнила своих родителей и не стремилась попасть к новым, зная, что никогда не сможет считать их родными. Для Марка же, которого подкинули к дверям приюта сразу после рождения, семья была чем-то неизведанным, а от этого еще более желанным. Что такое материнская любовь? Отцовское одобрение? Какого это, проводить вечера в кругу семьи? В книгах и фильмах это показывали в разных интерпретациях, в основном положительных: семейный очаг – это что-то теплое, уютное, излучающее поддержку и любовь. Но Марк хотел иметь свой опыт. А в итоге он даже не знал своих биологических родителей, которые могли быть теми, кто оставил его младенцем у приюта.
В день, когда Миссис Робертс, их директриса, неожиданно вызвала Марка и Ингрид к себе в кабинет, все изменилось. Марка это насторожило, ведь миссис Робертс, если и звала кого-то в свой кабинет, то только нарушителей порядка, а он с сестрой ничего не сделали. К директрисе Марку пришлось идти одному. Ингрид, забрав прокладку у Хизер Харгенсон, умчалась в туалет и про приглашение в кабинет даже не слышала.
У миссис Робертс, помимо директрисы, Марк обнаружил незнакомую ему девушку. На вид ей было лет восемнадцать. Бледная кожа, красивое лицо с высокими скулами, светлые волосы, убранные в аккуратную прическу, идеально прямая спина – незнакомка производила впечатление аристократки. Марку она показалась чопорной. Простенькое платье миссис Робертс, настолько старое и ношенное, что срослось с директрисой, как панцирь, выглядело на фоне черного брючного костюма с иголочки незнакомки (Марк тогда не знал, что он еще и пошит был на заказ) убого. Марк сразу почувствовал жалость к директрисе – сухенькой женщине лет пятидесяти. Когда он вошел, незнакомка на Марка даже не посмотрела, но миссис Робертс сразу же ему улыбнулась. Правда, улыбка вышла подозрительно вымученная, даже нервная, если не испуганная.
–