Но кого тогда прикажешь обижать? Умную, злую и циничную душонку едва ли можно оскорбить.
– Твоё высокомерие не меняется с веками.
– А почему оно должно меняться? Из всех моих последователей мне наиболее любезен Прокл. Помнишь, как он сказал, искупнувшись в холодном мартовском море: «Все человеки в большинстве своем глупцы, но и среди них встречаются умные люди». Ты представляешь, что было бы с планетой, если бы жили одни умники? За счёт кого тогда можно было бы выезжать? Или кому садиться на шею? Очень быстро всё закончилось бы грустно – по земле ходил бы всего один Человек и размышлял, как ему подвинуть богов. И что произошло тогда бы? Ответ ты знаешь не хуже меня. Мгновенное дуновение тёмного огненного ветра и миру наступил бы каюк. Но если миру без глупцов суждено погибнуть столь по-идиотски, тогда зачем их истреблять? Пусть радуют небо восторженными похвалами в адрес умников. Не зря же было придумано: «Помни, что честные люди подвержены меньше невзгодам».
– Интересное заявление. В «Тимее» ты утверждал обратное: сначала надо стать человеком, а потом богом.
– Ты, как и все остальные, неверно меня истолковал. Я говорил о стремлении, а не о подобии. На мой взгляд, разница этих понятий очевидна. Дорога всегда приведёт человека туда, куда и должна привести. Главное в этом мероприятии, чтобы он шёл. А вообще лучше всех меня комментировал один умный поляк: «Истина всегда лежит посередине. Надгробия над ней не устанавливают». Когда он умер, я пожал ему руку.
– Я прочитал в интернете анекдот: «В то время как японские роботы танцуют и сочиняют стихи, японские люди сломя голову носятся по атомной станции Фукусима и из вёдер тушат пожар».
– Смешно.
– Тем, кто носились с ведрами не очень.
– Ты хочешь поговорить о славных героях?
– Пожалуй, да. Ты невероятно запутал человечество, разместив их на одной полке с ангелами и подземными демонами. Ничего себе соседство: архангел Михаил, Геракл и чёртик из Аида. Это была шутка?
– У меня дурной характер. Когда я сказал об этом сиракузскому тирану Дионисию, тот не поверил, а когда убедился, страстно возжелал поджарить меня на костре. Я едва успел бежать. Так что мой экскурс в реальную политику был не слишком удачен. Я много писал об этом в «Пармениде», жаль, что трактат дошёл до нынешних времен в сильно покорёженном виде.
– От тебя вообще мало что сохранилось. Один очень толковый грузинский историк назвал твоё наследие «культурная тень Платона». От себя же добавлю, что тень сильно искажает очертания.
– Да бог с ним, с наследием. После меня остался образ мышления, едва уловимое, но вездесущее предчувствие достойной мысли. Книги рассыпались в прах, слова исковерканы, но вот стройность и последовательность логических построений выжили, невзирая ни на что.
– Ну да, сам себя не похвалишь…
– Извини, но это азы искусства риторики – начинать с похвалы самому себе. Неизбежная кара владеющему речью. Вернёмся, меж тем, к славным мужам. Что тебя в них не устраивает?
– Решительно