верхний, чтобы не возиться потом, в случае появления немцев, не потерять ни секунды. Приоткрыв одну створку, не спеша выкурил папиросу, пуская дым за окно, в ночную прохладу. Притворил окно, снял портупею и, особенно не раздумывая, на всякий случай спрятал пистолет под подушку. Разделся до исподнего, лег под свежую простыню, под тонкое одеяло, вытянулся, расслабился и почувствовал себя на седьмом небе – в чистой постели, сытно поужинал, в голове еще легонько шумит великолепная здешняя самогонка. Наташку бы сюда… Нет, тут же подумал я, прекрасно просто, что она далеко отсюда, там, куда не долетит и самый дальний немецкий бомбардировщик (чью дальность я прекрасно знал). Даже если учитывать, насколько далеко немцы за считаные дни прорвались, – не долетит. К тому же по пути немцев наверняка встретили бы сталинские соколы – не могла же наша славная военная авиация провалиться сквозь землю? А если еще предположить…
Я сбился с мысли – дверь тихонько скрипнула, а там и распахнулась. В комнату вторгся круг неяркого света. Лицо Оксаны в колышущемся пламени керосиновой лампы казалось совсем юным и загадочным – и чертовски красивым, еще более, чем днем.
Она была в ночной рубашке выше колен. Чтобы дойти до кровати, ей понадобилось всего-то два шага. Стоя надо мной, совершенно спокойным голосом, словно мы были сто лет женаты, сказала:
– Подвинься, ты на моем месте лежишь…
Я отодвинулся к стене, не был ни ошеломлен, ни даже удивлен – еще за столом сообразил, в каком направлении она, не особенно и маскируясь, направляет события. В башке был полный бардак. Оксана оказалась совсем близко, от нее приятно пахло тем самым шикарным мылом и гораздо сильнее – духами. Уже другими, но такими же незнакомыми и словно бы даже чуточку дурманящими…
Хотелось сквозь землю провалиться – и из-за Наташки, и из-за орла с кавалерийскими петлицами. Какой бы там у них ни случился разлад, не похоже, что они официально разведены (иначе зачем держать фотографию на стене?), значит, она все еще жена военного, который сейчас, очень может быть, не драпает, как я, а дерется с немцами. А я хоронюсь по лесам, лежу на его постели с его законной женой, в его великоватом мне исподнем… Есть из-за чего себя презирать…
Показалось, что она прочитала мои мысли: придвинулась вплотную, так что я чувствовал все ее горячее тело под тонкой рубашкой, шепнула на ухо:
– Не казнись, дурачок. У нас с мужем давненько уже все разлетелось вдребезги и бесповоротно. Не упомню уже, когда вместе и спали, – он, правда, порывался, а мне было категорически не по душе. Только потому и не разводилась, что его должны были послать на командирские курсы. Развод ему помешал бы, член партии к тому же. Чуть не на коленях просил повременить до осени, вот я и пожалела лихого конника, он, в общем, человек неплохой, обид я от него не видела, врать не стану…
Не скажу, чтобы эти признания меня так уж утешили и ободрили. И я ответил тихонько:
– У меня невеста есть.
Сам понимал, что прозвучало это скорее жалобно, чем убедительно.
– А