ты его называл?
– Да, земное имя его удручало. Муки векового заключения позволяют осознать всю степень вины за совершённое без возможности хоть что-то исправить.
– Его не любили?
– Чувства были взаимны, но родители Эмилии решили иначе. Для дочери уже приглядели более богатого и влиятельного мужчину. А почти разорившиеся к тому времени Карницкие даже были вынуждены продать своё родовое имение в Эверсмуйжи.
– Что-то голова закружилась.
Я подхватил сына за локоть. За всю его жизнь мы ни разу не говорили об этом. Но сейчас нужно пойти на крайние меры, чтобы разбудить в нём то, что нас объединяло.
– Хочешь, давай посидим.
– Нас не затопчут любители истории?
– Будем надеяться, люди не настолько слепы, – мы присели с краю на гранитный выступ перед лестницей, ведущей ко входу в монастырь.
– Знаешь, там до сих пор сохранилась небольшая церковь, возведённая стараниями деда и отца Йозефа, усадьба и фамильный склеп. В отличии от замка Платеров (где остались только стены с крышей), всё и поныне цело, само имение используется теперь под интернат для средней школы.
– Ты ездил в те края?
– Был. Однажды. Не смог не увидеть места, где вырос мой дорогой друг.
– И что было дальше?
– Мы могли часами разговаривать, мне даже удалось устроиться ночным сторожем и кочегаром по совместительству в музей прикладного искусства, когда его только начали обустраивать.
– Ты работал по ночам, а днём учился?
Я кивнул в ответ.
– Ничего себе, когда же ты спал?
– Ну, дремал в перерывах между закладкой угля, кроме того, это случалось всего три-четыре раза в неделю, у меня был сменщик. По началу трудно, потом привык, даже понравилось. Там я был не один, мы общались с Гусаром, и не приходилось, как раньше, слоняться по парку часами напролёт в любую погоду. Так что, совмещал полезное с приятным. Особенно нравилось приносить в дом зарплату, честно заработанную своим трудом.
– Это тоже его территория?
– Да, музей сделали в бывшей графской конюшне.
– Он и сейчас там обитает?
Я печально улыбнулся. По-видимому память прошлой жизни ушла от Дани насовсем.
– Нет сынок, через год нашего общения Гусара освободили, он ушёл в мир иной.
– Тебе было грустно?
– Словами не описать. Когда мы прощались, я плакал как девчонка. И вот тогда он сумел проявиться и показался мне на глаза, каким был когда-то. А потом я видел, как он уходил по траве, пока не исчез. При этом листва реально приминалась под его невидимыми шагами, – прощальный подарок моего дорогого друга.
– Он ушёл, и всё?
– Его забрали с первыми лучами рассвета на следующий день, я при этом не имел права присутствовать.
– И ты больше его не слышал?
– Нет. Более того, он помог мне научиться заглушать эфир и улавливать только высокие частоты, на которых обитают светлые силы.
– А какой