в бок мула мягкой литургической туфлей. Пока он поспешал навстречу монарху мерной рысью, приличествующей высшему духовному лицу Святого города, мимо опрометью промчался, обдав облаком густой пыли, огромный, как всадник Апокалипсиса, Раймонд Антиохийский на рыжем жеребце, покрытом алой попоной. Следом сутулой закорючкой проскакал Жослен де Куртене. Эх, скорее халиф примет крещение, чем дикие северные бароны проявят должное уважение к сану главы латинской церкви на Святой земле!
Воины наперебой приветствовали освобожденного монарха радостными криками:
– Вы освободились, ваше величество! Deus de vult! Этого хочет Бог! Да здравствует Анжу! Да здравствует Иерусалим! Слава Господу! Триполи, вы на свободе!
Чтобы пробиться к духовному сыну, патриарху пришлось растолкать торопыг мордой своего мула. Рядом с Фульком ехал Раймунд Сен-Жиль, про которого уверяли, что он в плену у Занги. Сен-Жиль, недавно унаследовавший графство Триполи после трагической гибели своего отца, напоминал дикого кабана: черные сросшиеся брови взлетали к большим ушам, круглая голова с жесткой темной щетиной волос на плоском затылке торчала прямо из плеч, жирный загривок переходил в необъятную, покатую спину.
Усталый король скинул капюшон хауберка, взъерошил рыжую с сильной проседью шевелюру, вытер натертый подшлемником лоб. Лик благородного монарха Латинского королевства Господь создал, небрежно накидав комков: комок слегка свернутого набок, раздвоенного на толстом конце носа, комки двойного подбородка, два небритых, щетинистых, размазанных кома вместо щек, по которым пот проложил волнистые дорожки. Неказистость монарха искупало его умение держать себя с достоинством, но на сей раз Фульк Анжуйский взирал на армию патриарха в полной растерянности. Король тяжело спрыгнул на землю, вслед за ним почтительно спешился Пуатье, при этом король оказался ему по грудь. Сожалея, что не остался в седле, монарх потрепал гиганта по рукаву, расстроенно обернулся к патриарху:
– Мерд! Простите, падре. Если бы я знал, что вы спешите нам на выручку!
Уильям сделал протестующий жест, как бы признавая благодарность излишней. Пастырь всегда готов спасать помазанника, и кто же будет роптать, тем паче вслух, если благие дела творятся Господними руками расторопнее, чем человеческими?
– Ваше величество, как только мы услышали, что вы в осаде, мы бросили все и помчались вызволять вас! Молебны, и те служили на марше! – Уильям покровительственно осенил короля крестным знамением, тем самым возвращая себе статус незаменимого оплота страны и престола. – Возблагодарим Господа за ваше освобождение!
Иерарх повернулся к Сен-Жилю, обнажил в любезной улыбке длинные, желтые зубы:
– Я рад, граф, что и вы на свободе, а то ведь шел слух, что Имадеддин захватил вас в плен!
Красный от жары Триполи скривился и злобно просипел:
– Чтоб он сдох, неверный пес! Захватил, захватил, но король меня выменял, и до того, как ликовать, узнайте