уже женился и навещал семейство не очень часто, старшая из сестер готовилась выйти замуж. Он же, трехлетний карапуз, вероятно, был несносен. Хотя, быть может, все, кто окружал его, просто хотели передать ему знания и умения, свой вкус к жизни и собственный жизненный опыт, пусть и небогатый, но все же куда больший, чем у него, малыша Максуда. И это, столь похвальное желание многочисленных сестер и братьев, бабушек и тетушек, дядей и дедов столь утомляло мальчика, что он забирался под самую крышу, в каморку, в которой, кроме него, мог поместиться разве что призрак, и там пережидал порывы родственной любви.
«Забавно… Почтенный Максуд страдал от избытка родственной любви, мне же ее иногда так не хватает. И оба мы сбегаем в одиночество, ибо лишь оно становится нашим лекарством».
– Увы, – со смешком продолжал Максуд, не подозревая о мыслях в голове юного «почти тезки» Масуда. – Проходили годы, но желание старших учить его уму-разуму не проходило. Лишь в тот день, когда старший брат отца, достойный путешественник Файзулла ибн Фатих, взял его с собой, впервые вкусил Максуд радость настоящего уединения. Мальчик превратился в юношу. Его собеседниками стали книги и свитки, да так, что вскоре и самые почтенные книжники считали честью для себя побеседовать с юным знатоком. Но и тогда более всего наслаждался Максуд тишиной и покоем, даруемым чтением. Братья и сестры так и не поняли, сколь сильно утомляют они мальчика своими настойчивыми поучениями, а потому продолжали втолковывать юноше то, что он знал, должно быть, куда лучше их всех, вместе взятых.
«Аллах всесильный… Вот и поди пойми, что теперь делать: жалеть юного Максуда или завидовать ему?» – Масуд попытался представить, каково это – целыми днями слушать поучения, зная наперед каждое слово. И понял, что он более чем легко может вообразить себе это, ибо тоже сначала слышал мысли своих наставников и учителей, а затем уже их слова, зачастую менее выразительные и более лживые, чем подлинные мысли говорившего. И лишь одна Зухра, «матушка Зухра», старалась мальчику не лгать ни мысленно, ни вслух, а потому лишь ее, доброй кормилицы, замечания и поучения выслушивал малыш Масуд спокойно, без восстающего, подобно гигантской кобре, духа противоречия.
– Шли годы. Максуд из самого младшего превратился сначала в юношу, а потом и в зрелого мужа. Он не женился, ибо не мог представить, что рядом с ним появится женщина, которая тоже, подобно многочисленной родне, будет поучать и требовать, смеяться и плакать, чего-то все время желать и на чем-то все время настаивать. В своей нелюбви к людям Максуд зашел так далеко, что готов был удалиться в пустыню и жить там отшельником. И лишь мудрость его дяди, того самого уважаемого путешественника, теперь уже седого старца, помогла Максуду. По его велению он стал караванщиком. И теперь, спустя не одно десятилетие, превратился в предводителя каравана, несравненного знатока известных и тайных троп, мудрого и молчаливого